Гитлера же я в следующий раз увидел в Мюнхене, на собрании по вопросу плана Янга. Позже я иногда встречался с ним в доме Геринга, но никогда не посещал его ни в Оберзальцберге, ни в «Коричневом доме». Однажды Гитлер, Гесс и Рём ночевали в доме моего покойного отца. Этим, пожалуй, и исчерпывались наши отношения.
Тем не менее я действительно связал Гитлера со всеми рейнско-вестфальскими промышленниками. Общеизвестно, что 27 января 1932 года – почти за год до прихода к власти – Адольф Гитлер произнес речь, длившуюся два с половиной часа, в «Индустриклубе» в Дюссельдорфе. Речь произвела глубокое впечатление на собравшихся промышленников, и в результате в кассу национал-социалистической партии хлынули крупные вливания из промышленных концернов.
Подготовительные мероприятия к этой «исторической» речи не стоят упоминания. Поначалу я вовсе не собирался давать Гитлеру слово. Обращение национал-социалистов к собранию не было предусмотрено. Наоборот, комитет «Индустриклуба» разрешил произнести речь одному социал-демократу, что сильно взволновало членов комитета, и многие пригрозили подать в отставку. На очень бурном заседании комитета я сказал, что есть лишь один способ исправить ошибку, а именно пригласить выступить на собрании кого-нибудь из национал-социалистов. Это предложение было одобрено.
Однако, выдвигая свое предложение, я думал не об Адольфе Гитлере, а о Грегоре Штрассере, ибо именно Штрассер был в те дни самой популярной фигурой из национал-социалистов в Рейнской области. Он был образованным человеком, фармацевтом по профессии; его принимали всерьез, несмотря на его национал-социалистические взгляды. Со Штрассером можно было поспорить, и он не производил такого неприятного впечатления, как, например, доктор Роберт Лей, который в то время издавал газету в Кельне, а сейчас является руководителем Германского рабочего фронта. Поэтому я попросил Штрассера произнести речь в Дюссельдорфском клубе, но вскоре после этого случайно встретился в Берлине с Адольфом Гитлером. Когда я упомянул о планируемом выступлении перед Дюссельдорфским «Индустриклубом», он сказал: «Думаю, мне лучше приехать самому». Я согласился, и именно из-за этого приглашения Гитлера хорошо узнали в Рейнской области (Рейнланде) и Вестфалии. Я не видел в этом приглашении никакой политической значимости, но Гитлер, без сомнения, сразу же понял политическую ценность предоставленной мною возможности.
Мой полный личный вклад в национал-социалистическую партию составил один миллион марок. Не более того. Моя поддержка сильно преувеличена, поскольку я всегда считался богатейшим человеком в Германии. Но что же, в конце концов, означает владение заводами? Уверяю, вовсе не то, что хозяин имеет много наличных денег, чтобы поделиться. В любом случае, у Гитлера были и другие финансовые источники. Например, знаменитый издатель Брукман из Мюнхена и Карл Бехштейн, всемирно известный производитель роялей из Берлина, давали нацистам большие денежные суммы. Кроме этого, Гитлер получил небольшие субсидии от отдельных промышленников.