Пока решалась его судьба, Борис с разрешения Громова начал вылетать на боевые задания в составе 157-го истребительного авиаполка. Командарм сказал «дезертиру» так: «Если бы ты с фронта удрал, тогда бы тебе доверия не было, а ты же на войну вырвался, добровольно отказавшись от „брони“.[30] Так что пока воюй, „Анархист!“»
Свою роль сыграло то обстоятельство, что пока решалась судьба «дезертира», Нефедов успел сбить 8 самолетов противника. И это только официально, без учета самолетов, подаренных молодым летчикам, и тех, что упали за линией фронта. А ведь после страшных потерь 1941 года дошло до того, что асами стали признаваться летчики, имевшие на счету всего пять сбитых гитлеровских самолетов.
На всех, кому хоть раз доводилось видеть Нефедова в бою, его манера разбираться с вражескими самолетами производила неизгладимое впечатление. Борис предпочитал общепринятым «упражнениям в стрельбе издали по бегущему кабану» навалиться на противника, с предельно короткой дистанции обрушить на него лаву огня, буквально сжигая фашистский самолет… Он один из немногих советских летчиков-истребителей сумел удержаться на вершине, сбивая равно как ветеранов люфтваффе, так и успевших наточить когти молодых стервятников Геринга. Почти после каждого боевого вылета, возвращаясь на свой аэродром, Борис перед посадкой крутил свой самолет в победных бочках. Одной из его первых жертв стал Гельмут Витке, кавалер рыцарского креста с дубовыми листьями и мечами, имевший до своей гибели 67 побед в Польше, Франции и Норвегии. Только что его цветной портрет красовался на обложке иллюстрированного журнала «Сигнал», и вот в «Фелькишер беобахтер» вышел некролог по погибшему, конечно же, в неравном бою с большевиками арийскому рыцарю… За все эти победы Бориса не удостоили даже благодарности, зато именно ему (а кому же еще?!) командование поручило сформировать особую штрафную авиагруппу…
Через пять с половиной часов поезд остановился. Паровоз набрал воду. И снова состав полетел к неведомой пока Нефедову цели.
Несколько раз кто-то деликатно пробовал ручку уборной, но, убедившись, что внутри кто-то есть, уходил. Но такая спокойная жизнь не могла продолжаться всю дорогу. Одному слишком настойчивому товарищу добровольный затворник сердито буркнул:
— Занято.
Хорошо еще, что в вагоне был предусмотрен второй туалет. Тем не менее вскоре возле двери появился некто, кто стал требовательно дергать ручку, стучать кулаком в дверь и чертыхаться. Идти на другую сторону вагона к резервному туалету ему было лень или не по чину. На его раздраженный зов явился проводник. Слушая голоса за стенкой, Борис чувствовал, что находится на грани разоблачения.