Моим первым впечатлением по приезде в Вену была шумная и возбужденная суета. Я стоял, держа тяжелый сундук, настолько сбитый с толку, что не знал, куда идти. Все эти люди! И этот шум и суета! Это было ужасно. Я был почти готов развернуться и ехать прямо домой. Но толпы людей, толкающихся и выражающих недовольство, теснили меня к барьеру, где стояли билетные контролеры и полицейские, до тех пор, пока я не оказался в зале вокзала, оглядываясь в поисках своего друга. Я всегда буду помнить этот первый радушный прием в Вене. Пока я там стоял, все еще ошеломленный криками и сутолокой, деревенщина, которого видно за километр, Адольф вел себя как совершенно акклиматизировавшийся городской житель. В темном пальто хорошего качества, темной шляпе и с тростью с ручкой из слоновой кости он казался почти элегантным. Он был явно рад видеть меня и тепло поздоровался, легко поцеловав меня в щеку, как тогда было принято.
Первой проблемой была транспортировка моей сумки, так как благодаря гостинцам моей матушки она была очень тяжелой. Пока я оглядывался в поисках носильщика, Адольф схватил сумку за одну ручку, а я взялся за другую. Мы пересекли Марияхильфештрассе – люди сновали туда-сюда по своим делам, и стоял такой ужасный шум, что нельзя было услышать самого себя, – но как волнующи были электрические дуговые лампы, от которых на площади перед вокзалом было светло, как днем!
Я по-прежнему помню, как был рад, когда Адольф привел меня на боковую улочку Штумпергассе. Здесь было тихо и темно. Адольф остановился перед довольно новым на вид домом на правой стороне под номером 29. Насколько я мог заметить, это был очень хороший дом, который выглядел внушительно и изысканно, может быть, даже слишком изысканно для таких юнцов, как мы, подумалось мне. Но Адольф пошел прямо через вход и пересек небольшой дворик. Дом на противоположном конце дворика был гораздо скромнее. Мы поднялись по темной лестнице на второй этаж. На площадку выходили несколько дверей, наша была под номером 17.
Адольф отпер дверь. Меня встретил неприятный запах керосина, и с тех пор этот запах навсегда остался связанным с памятью об этой квартире. По-видимому, мы оказались в кухне, но хозяйки квартиры не было видно. Адольф открыл вторую дверь. В небольшой комнате, которую он занимал, горела жалкая керосиновая лампа.
Я огляделся. Первое, что меня поразило, – это были эскизы, которые лежали на столе, на кровати, везде. Адольф расчистил стол, расстелил на нем кусок газеты и принес бутылку молока с окна. Затем он принес колбасу и хлеб. Но я до сих пор вижу его бледное серьезное лицо, когда я отодвинул все это в сторону и открыл свою сумку. Холодная жареная свинина, булочки с начинкой и другие вкусности. Он сказал только: «Да, вот что значит иметь мать!» Мы ели, как короли. Это был вкус дома.