Люди настолько сильно интересовали его, что он начал подгонять свои профессиональные планы к политическим соображениям. Ведь если он действительно хотел построить все, что было наготове в его голове и даже отчасти представлено в тщательно разработанных схемах: новый Линц, украшенный внушительными постройками, такими как мост через Дунай, здание мэрии и так далее, и Вена, трущобы которой должны были быть заменены многочисленными жилыми районами, – то рука преобразователя должна была сначала положить конец существованию политических условий, которые стали невыносимы, и открыть возможности для творческой работы с честолюбивым размахом.
Политики начали занимать все более высокое и важное положение в этой шкале ценностей. Самые трудные проблемы становились легкими, когда оказывались перенесенными в политическую плоскость. С той же самой последовательностью, с которой он исследовал все интересовавшие его явления до тех пор, пока не достигал их дна, Адольф среди шумной политической жизни столицы обнаружил точку, из которой исходили все политические события, – парламент.
«Пойдем со мной, Густл», – сказал он однажды. Я спросил его, куда он хочет идти. Мне нужно было посещать лекции и готовиться к экзамену по фортепьяно, но мои возражения не произвели на него никакого впечатления. Он сказал, что ничто из всего этого не может сравниться по важности с тем, что он намерен сделать; у него уже был для меня билет. Я недоумевал, что это может быть: концерт органной музыки или экскурсия с гидом по картинной галерее придворного музея? А мои лекции и экзамен? Для меня будет очень плохо, если я провалюсь. «Да пойдем уже, поторопись!» – сердито закричал он. Мне было знакомо это выражение лица, когда он терпеть не мог никаких возражений. Кроме того, это, вероятно, было что-то особенное, потому что Адольфу было несвойственно подниматься в такую рань, как в половине девятого утра. Так что я сдался и пошел с ним на Рингштрассе. Ровно в девять часов мы повернули на Штадионгассе и остановились перед небольшим боковым входом, где собралось несколько людей неопределенного вида, по всей видимости бездельников. И тут наконец меня осенило: «В парламент?» Я нерешительно сказал: «Что я там буду делать?»
Я помнил, что Адольф иногда упоминал о своих посещениях парламента. Лично я считал это пустой тратой времени, но, прежде чем успел сказать хоть слово, он всунул мне в руку билет, дверь открылась, и нас направили на галерею для посетителей. Глядя вниз с галереи, можно было получить хороший обзор и увидеть внушительный полукруг, который образовывал большой зал собраний. Его классическая красота была подходящим фоном для любого художественного представления: концерта, хорового исполнения гимнов или даже – с некоторыми приспособлениями – оперы.