Адольф попытался объяснить мне, что на самом деле происходит: «Человек, который сидит там с довольно беспомощным видом и время от времени звонит в колокольчик, – это председатель палаты. Уважаемые люди, сидящие на возвышении, – это министры; перед ними находятся стенографисты, единственные здесь люди, которые занимаются каким-то делом. Поэтому мне больше нравятся они, хотя могу тебя уверить, что эти трудяги не играют большой роли. На скамьях напротив должны сидеть все депутаты от территорий и провинций, представленных в австрийском парламенте, но большинство из них прогуливаются в фойе».
Мой друг продолжал описывать порядок проведения заседаний в парламенте. Один член парламента положил какое-то предложение «под сукно» и теперь выступал в поддержку этого. Почти все другие депутаты, будучи не заинтересованными в этом предложении, покинули зал заседаний, но вскоре председатель призвал начать прения, и все пошло поживее. Адольф был действительно сведущ в парламентской процедуре, перед ним даже лежал листок с порядком ведения заседания. Все случилось точно так, как он предсказал.
Если говорить музыкальными терминами, то как только закончилось сольное выступление депутата, вступил оркестр. Депутаты заполнили зал, и все стали кричать, безжалостно перебивая друг друга. Председатель зазвонил в звонок. Депутаты ответили тем, что начали поднимать крышки своих пюпитров и хлопать ими. Кто-то засвистел, и воздух заполнился оскорблениями, выкрикиваемыми на немецком, чешском, итальянском и бог знает еще на каких языках.
Я посмотрел на Адольфа. Не подходящий ли это момент, чтобы уйти? Но что стало с моим другом? Он вскочил, сжав кулаки, а его лицо горело от возбуждения. Видя все это, я предпочел тихо остаться на своем месте, хотя не имел ни малейшего представления о том, из-за чего этот шум и крики.
Парламент привлекал к себе моего друга все больше и больше, тогда как я старался всячески увиливать от его посещений. Однажды, когда Адольф заставил меня пойти с ним, – я рисковал бы нашей дружбой, если бы отказался, – один чешский депутат оттягивал принятие закона. Адольф объяснил мне, что его речь предназначена лишь для того, чтобы заполнить время и не дать другому депутату высказаться. Не имело значения то, что говорил этот чех, он мог даже повторять уже сказанное, но ни в коем случае не должен был останавливаться. Мне показалось, что этот человек говорил все время da capo alfine (от начала до конца – ит.). Конечно, ни я, ни Адольф не понимали ни слова по-чешски, и я был по-настоящему расстроен такой пустой тратой времени.