С почтением повторяют свою просьбу
Адольф Гитлер,
Паула Гитлер
Урфар, 10 февраля 1908 года».
Кстати, Адольф, очевидно, подписал это прошение за свою сестру Паулу, так как фамилия Гитлер в обеих подписях имеет одинаковую тенденцию загибаться вниз, что было так характерно для его подписи в более поздние годы. Кроме того, он допустил ошибку в дате рождения своей сестры, которая родилась в 1896 году.
Согласно действовавшему в то время законодательству в отношении государственных служащих, сироты, не достигшие возраста двадцати четырех лет и не имевшие собственных средств к существованию, имели право требовать сиротскую пенсию, размер которой доходил до половины вдовьей пенсии, которую получала их мать. Фрау Гитлер после смерти мужа ежемесячно получала пенсию в 120 крон, поэтому Адольф и Паула вдвоем имели право получать ежемесячно 50 крон. Так что доля Адольфа составляла ежемесячно 25 крон. Конечно, этого ему было недостаточно, чтобы прожить. Например, ежемесячно ему приходилось платить 10 крон фрау Цакрис за комнату.
Прошение было удовлетворено, и первый платеж состоялся 12 февраля 1908 года, когда Адольф был уже в Вене. Кстати, три года спустя он отказался от своей доли в пользу Паулы, хотя мог бы продолжать претендовать на нее, пока ему не исполнилось бы 24 года в апреле 1913 года. Документ об отказе также сохранился у его опекуна в Леондинге.
В документе, касающемся наследства, который Адольф подписал в присутствии своего опекуна до отъезда в Вену, также упоминалась его доля имущества его отца, которая составляла около 700 крон. Возможно, он уже потратил часть этих денег во время своего предыдущего пребывания в Вене, но ввиду его очень экономного образа жизни – единственным большим пунктом расходов в его бюджете были книги – ему осталось достаточно средств, чтобы преодолеть по крайней мере первые трудности его новой жизни там. Что касалось нашего совместного будущего, Адольф был более удачлив, чем я, не только потому, что у него был некоторый капитал и установленный ежемесячный доход, хоть и маленький – этот вопрос я еще должен был уладить со своими родителями, – но также и потому, что, одержав победу над опекуном, он был волен принимать свои собственные решения, тогда как мои решения должны были одобрять родители. Для меня к тому же переезд в Вену означал отказ от ремесла, которому я выучился, тогда как Адольф мог продолжать вести более или менее прежнюю жизнь. Все эти обстоятельства делали для меня принятие решения все более трудным. Адольф какое-то время не мог понять этого, хотя с самого начала взял на себя инициативу в этом непростом деле. Еще в начале нашей дружбы, когда я представлял свое будущее в пыльной обойной мастерской, Адольф, который был почти на год младше меня, ясно дал мне понять, что мне следует стать музыкантом. Вложив эту мысль мне в голову, он никогда не переставал убеждать меня в этом. Он утешал меня, когда я отчаивался, он поддерживал во мне уверенность в себе, когда я мог ее потерять, он хвалил, критиковал, был временами груб и вспыльчив и неистово бранил меня, но он никогда не терял из виду цель, которую для меня наметил. И если иногда у нас с ним случались такие бурные ссоры, что я думал, будто пришел конец всему, мы с воодушевлением возобновляли нашу дружбу после концерта или музыкального представления, в котором я принимал участие.