— Чтоб не портилась, — объяснил Луку приковылявший к камням старик. — Вот думаю со временем выдолбить яму за своей каморкой да набрать зимой льда. Тогда можно будет рыбку на лед класть. Я тут только рыбкой питаюсь. Нет, бывает, рыбаки хлебушка подбрасывают, но так-то только рыбкой. Зря я это, в смысле — только рыбкой. От рыбки живут долго, а зачем мне долго?
Он посмотрел на Лука, словно тот мог ответить на вопрос, зачем ему «долго», вздохнул, подхватил рыбину под жабры и потащил ее на кухоньку. Скоро над скалами разнесся запах жареной рыбы, а Лук все так же сидел на камнях и думал, что если бы не его шалость, мгновенная блажь, то сидел бы на этих камнях Курант и дышал морским ветром. Хотя вряд ли бы сидел. Катил бы по дорогам Текана до самой смерти. А Нега была бы жива точно.
— А хлебушка у тебя нет? — с надеждой спросил старик, показавшись из-за скал.
— Есть хлебушек, как не быть, — успокоил старика Лук. — И даже кубок вина найдется.
— А как тебя зовут, зеленоглазый? — спросил его старик.
— Не для разноса? — нахмурился Лук.
— И не для рассыпа, — серьезно кивнул старик.
— Кир Харти, — сказал Лук. — Но вот так если окликнуть, то лучше Кай.
— Кай значит Кай, — согласился старик. — Пожалуй к столу, дорогой Кай.
Остаток дня Лук проспал, но, видно, и во сне он продолжал обдумывать то, что произошло с ним, потому что, проснувшись в вечерних сумерках, он уже знал, что должен делать.
— Мед? — в ответ на странный вопрос Лука удивился старик, все так же просиживающий капитанское кресло на палубе. — Да после твоего вина и хлеба, дорогой Кай, я сам стану пчелкой и полечу к ближайшим цветкам. Только долго ждать придется. Но вот для того, чтобы чуть подсластить стариковскую жизнь, немного меда есть. Крынки хватит?
— Половину обычного кубка, — попросил Лук.
Оставшуюся часть ночи он провел в полудреме. Немного саднила кожа намазанной медом головы, но мысли занимала возможность или невозможность изменить цвет глаз. Он пытался повторить то ощущение, которое было у него, когда он столкнулся лицом к лицу с Тарпом и как-то сумел поменять цвет глаз на черный. Как же он сделал его опять зеленым? Или это сделала Хуш? Да, она сказала «сотри морок со своих глаз», но стер морок все же он сам. Стер морок. Просто моргнул, но стер морок. А как он навел морок на собственные глаза? Тоже моргнул. Получалось так, словно под его веками можно было найти любой цвет? Но ведь он не колдун? Все, что он может, так это чувствовать опасность, которая обдает его холодом, да и то не любую, а ту, что исходит из Пустоты, и видеть невидимое. Да. Он не Сакува именем, но Сакува по сути. Зрячий. И выходец из клана Крови тоже? И его мать жива?