Пагуба - Сергей Вацлавович Малицкий

Пагуба

Он родился в мире, укрытом небосводом цвета сухой глины. Он лишился матери в шесть лет, никогда не знал отца. Его нынешний удел — жизнь бродячего циркача и редкое, но изощренное воровство. Его названые родные такие же изгои, как и он сам. В его душе планы мести, потому что в его мире справедливость подобна изделиям ремесленников, она создается собственными руками. Но когда ему исполнится шестнадцать, на его уничтожение будут брошены силы целого государства.

Читать Пагуба (Малицкий) полностью


Пролог

Ветер дул с перевала, сек дождем со снегом разрисованный яркими красками тент, добирался и до скорчившихся на козлах возниц. Слепой Курант прислушивался к хлюпанью воды под колесами повозки с опаской. Хоть и успели пройти самое опасное место, но начало зимы в горах есть начало зимы: заледенеет дорога — и не спасут ни угольные подковы, ни крепкая еще упряжь, ни подбитые железом колеса. Последние так еще и ухудшат дело. Да и что полагаться на упряжь и подковы, если лошади немолоды? Еще сезон — и придется расставаться со старичками, с гнедым так уж точно. Самана еще месяц назад говорила, что жеребец смотрит на нее так, словно она должна ему десяток монет.

— Харас, — позвал Курант. — Харас, тлен в глаза!

Худой конопатый подросток, сидевший рядом, сдернул с рыжей макушки мокрый капюшон и посмотрел на старика, выстукивая зубами от холода.

— Я здесь.

— Я слышу, что ты здесь, — проворчал Курант. — Если замерз, поменяй рубаху, одеялом обернись под плащом. Дробь выбиваешь так, что в ушах звенит. Как лошади?

— Идут, — смахнул с лица брызги мальчишка.

— Это я тоже слышу, — поморщился Курант, задвигал бровями, стряхивая дождевые капли со лба. — Как они? Попоны хорошо затянул? Упряжь проверил?

— И попоны затянул, и упряжь проверил, и капоры поправил, все сделал, — терпеливо перечислил подросток. — Но через пару часов надо будет найти конюшню. Или шатер придется раскидывать над лошадками. Погода — дрянь.

— Слышу, — продолжил ворчать старик, протянул руку, потрогал поводья, зажатые в кулаке мальчишки, но перехватывать их не стал. — Через десяток лиг будет стоянка в распадке. Возле оплота. Должен помнить. Внутрь лошадей заведем. Как дорога?

— Уже лучше, — поежился Харас и махнул рукой в сторону пропасти, за которой сквозь мутную непогоду начали проступать силуэты вершин. — Светает.

— Ушли от зимы, — закряхтел Курант. — Не скажу, что легко, но ушли. На равнине еще и солнышка попробуем.

— Куда мы теперь? — спросил мальчишка, вглядываясь в сумрак. — В столицу? Или пойдем по деревням?

— Тихо, — приподнялся, становясь похожим на облезлую птицу, старик. — Придержи лошадей.

Харас натянул поводья, и повозка, заскрипев, замерла. Остановилась в трех шагах от грязной скалы, в трех шагах от обрыва. Только всадник и проберется мимо. Чуть сдать правее — с трудом разъедешься с такой же повозкой, если ползет она к перевалу. Вот только лошадей под уздцы нужно брать, чтобы не рванули в сторону от черноты пропасти. Но не бывает в это время встречных повозок. И всадников не бывает. Никто не идет в эту пору в горы: ни пеший, ни конный. В горных деревушках запирают ворота, закрывают ставни, овец загоняют под крышу. Вот когда упадет снег, утихнет ветер, да на санях или снегоступах, может быть, и то…