И, не удержавшись — будучи Ником и человеком, склонным говорить чуть ли не грубости, чуть ли не оскорбления, — добавляет, что его милое семейство едва ли могло воспитать в нем идеалиста, так что придется ему самому это в себе вырабатывать.
— Да, — слышит Мори свой голос и краснеет еще больше от сознания своей вины: угораздило же его родиться наследником Хэллековской медно-алюминиевой, — да, конечно. — Хотя Нику следовало бы знать, что Мори с восемнадцати лет почти не берет денег у отца… Собственно, Ник это знает, но считает данное обстоятельство несущественным.
— Да, — соглашается Мори, — да, конечно, ты прав. Идеализм не приобретается легким путем.
Одноклассники, подростки. У которых есть общие воспоминания. Экзальтированные мальчишки, не склонные забывать. Когда они обмениваются рукопожатием, сухое, крепкое, энергичное рукопожатие никак не передает тех чувств, которые каждый в это вкладывает. Меня кто-то заменил в твоем сердце? Ты забыл? Я уже не занимаю главного места в твоей жизни?
Есть и другая вероятность, пренеприятная вероятность, что один из них решит покончить не только с чувствами, рожденными связующими их узами, но и с самими этими узами. Ведь ничего такого уж важного, возможно, и не произошло тем августовским днем на Лохри…
(Как со временем и скажет Изабелла. При ее холодном здравом уме, который чувствуется в самых ее милых, самых «женских» поступках. В конце концов, любой человек вытащил бы Мори из реки. А кто были другие мальчики — какой-то Ким, какой-то Тони?.. Конечно, всякий, находясь поблизости и видя, что происходит, так бы поступил. А может, Мори вовсе и не тонул. Может, он вовсе не так уж сильно был и ранен и мог бы сам спастись.)
И еще одна вероятность — то, что один из них влюбится. Не так, как склонен был влюбляться Ник — ненадолго, на уик-энд, — не так, во всяком случае, как он влюблен сейчас. А полюбить серьезно, полюбить глубоко. Ведь школьники становятся взрослыми. Они уже не мальчики, они уже не в школе.
Было это в Кеймбридже, вскоре после двадцатипятилетия Мори, когда Мори, встретившись с Ником, чтобы наскоро пообедать, сообщил ему об Изабелле де Бенавенте.
Сандвичи и кружки пива в популярном немецком ресторанчике, куда они часто ходили на последнем курсе. Встретились радостно, по обыкновению долго трясли друг другу руки, нервно обмениваясь улыбками и приветствиями. Мори и Ник, Ник и Мори, и до чего же мало оба изменились. Очень мало изменились на первый взгляд.
Перемывают косточки бывшим однокашникам, что всегда интересует обоих, особенно Ника. Удачи одних, неудачи других, неожиданности, полнейшие перемены, совершенно непостижимые вещи: кто бы мог подумать, что Ким Райан станет директором по объявлениям и рекламе телекомпании Си-би-эс в Голливуде; кто бы мог подумать, что тощий тихоня, учившийся в школе Бауэра на класс старше их, станет пилотом-испытателем в военной авиации, а Тони Ди Пьеро… последнее, что известно о Тони, — это то, что он просто исчез, никто вот уже несколько месяцев не слыхал о нем, он вернулся из Лондона, повидался с несколькими друзьями и затем, никому не сказав ни слова, исчез, оставив в ужасном расстройстве одну девицу — Ник слегка знаком с ней… Дебютантка нью-йоркских балов, отец — биржевик. Можно не сомневаться, что она не погибнет.