— Оуэн, прошу тебя. Хватит.
— Строят ли они планы быть вместе — вот все, что я хочу знать, — уже спокойнее говорит Оуэн, вытирая вспотевшее лицо. — Потому что, если… Словом… Это все, что мы хотим знать.
— Ты спрашиваешь, собираются ли Изабелла и Ник пожениться?
— Да, точно.
— Я этого не могу знать.
— Значит, не можете?
— Да, совершенно верно.
— Но Изабелла еще с кем-нибудь встречается?..
— По-моему, она встречается со многими людьми, — осторожно говорит Клаудия, — но никто не играет в ее жизни существенной роли. Она ведь начала снова появляться в свете, начала приходить в себя.
— Правильно, — говорит Оуэн и тихо смеется, — это важно — прийти в себя, это главное. Возобновить активную половую жизнь. А то ведь некоторые органы атрофируются, ссыхаются. Женская грудь увядает. Верно ведь?
Клаудия поднимается на ноги. Должно быть, испугалась, только виду не подает, предполагает Оуэн. Умная стерва с жестким лицом. Вслух же он говорит:
— Наш разговор ведь не записывался, нет? У вас тут нет микрофонов?
— С какой стати у меня должны быть микрофоны? — говорит Клаудия. — Не глупи.
— Вы бы тем самым только себя подставили, — говорит Оуэн. — Все, что вы тут сказали, все, что не сказали, — все было бы зафиксировано.
— Я сейчас вызову Хуана, — говорит Клаудия, — он отвезет тебя, куда тебе надо.
— Значит, вы отказываетесь сказать, — говорит Оуэн.
— Оуэн, я же тебе сказала. Сказала. Я не знаю секретов твоей мамы. Я не…
— Вы не знаете, что у моей мамочки многие годы была связь с Ником Мартенсом, вы никогда ни о чем подобном не слыхали, так?.. Никогда, ни слова!.. И это дерьмо ты выдаешь мне за правду, ты, старый мешок, из которого выпустили воздух, — говорит Оуэн, неуклюже поднимаясь на ноги и забирая свой «Панасоник», — ах ты врунья, грязный старый мешок, — повторяет он, шмыгая носом, вытирая его рукавом, — жаль, нет у меня на тебя времени, жаль, нет у меня времени на всех вас.
Когда Оуэн звонит Бобби Терну на службу, его не соединяют с Бобби Терном и даже не говорят — а Оуэн очень вежливо спросил, — в Вашингтоне ли Бобби Терн. Рейд Силбер — следующий в списке Оуэна, — оказывается, живет теперь в Нью-Йорке… но когда же он переехал? Оуэн не может припомнить… и номер его телефона не числится в справочниках, и никто, кому бы Оуэн ни звонил, вроде бы его не знает, и никому не известно, на кого Силбер сейчас работает. Зато Оуэн условливается о встрече с Престоном Кроллом, и это приводит его в такое возбуждение, что он вынужден выйти из отеля, чтобы купить снотворное в дежурном магазине мелочей, иначе ему не заснуть — от декседрина и адреналина кровь пульсирует у него с бешеной скоростью: он их окружает, затягивает узел, Клаудия Лейн почти ведь выложила правду, а Престон Кролл, конечно, знает куда больше — он как раз такого рода журналист, со скверным языком и уничтожающим, таким циничным юмором, точно после желтухи, а дни, когда он защищал Изабеллу Хэллек, миновали, ибо он понял (насколько известно Оуэну), что зря волочился за ней в шумную, пьянящую пору Уотергейта. Слишком он мрачный, радуясь, думает Оуэн, слишком уродливый, да любая женщина предпочла бы Ника.