Мы терпеть не можем друг друга, мы бы рассорились, и она через неделю вышвырнула бы меня из дому, но мы бы хоть…
— Ты это серьезно? — говорит Оуэн, сжимая ей локоть. Он делает это как бы шутя, но Кирстен морщится. — Ты же это не серьезно, дружок.
— Я хочу скорее со всем покончить, — говорит Кирстен, — с ней и с Ником, с ними обоими: они отравляют для меня весь мир… Но я его больше не вижу. Я о нем больше ничего не слышу. Мы хотели застичь их вдвоем, в постели, но… но если они поженятся…
— Это ты так думала, — говорит Оуэн. — А я все время знал, что это практически нереально.
— Но они же могут пожениться!.. Через год-другой.
— Нет, они не станут вступать в брак, — говорит Оуэн.
Сердце у Кирстен начинает учащенно биться. Но она не смотрит на Оуэна.
— Ты никогда не говорил, что это практически нереально, — спокойно произносит она. — Ты ведь тоже этого хотел — чтоб было справедливо.
— Все это мелодрама, — говорит Оуэн. — А я прагматик.
— Ты стал прагматиком теперь.
— Словом, они не поженятся — так долго они не проживут, — отрезает Оуэн.
— А сколько… сколько они проживут? — еле слышно спрашивает Кирстен. — Сколько им осталось жить?
— Это, безусловно, зависит от обстоятельств, — говорит Оуэн. — Но недолго.
— Но ведь этолш, верно? — говорит Кирстен. — Я хочу сказать, мы, ты и я, мы будем теми, кто… кто это сделает… верно?
— Конечно, — говорит Оуэн, и по губам его, словно тик, пробегает легкая улыбка, — кто же еще?
Он рассказывает ей серьезным, назидательным тоном о «революционных акциях».
— Да, — шепчет она, закрывая глаза.
Литания преступлений, надругательств. Да, конечно. Она всегда это знала.
Надругательства над народом Вьетнама, хищническая эксплуатация мировых ресурсов, убийства, организованные ЦРУ, Камбоджа, и Иран, и Гватемала, и Чили, непрекращающиеся войны, непрекращающиеся революции.
Она всегда это знала.
Ей нравится голос брата, когда он звучит так спокойно, и сильно, и звонко. Ей нравится его голос, когда он начинает дрожать — от страха, от ярости?
— А мне дадут револьвер? — спрашивает она.
Теории Фанона[47] и Че Гевары. Теории Ленина, Бакунина, Кравчинского. Князь Кропоткин. «Перманентный бунт с помощью кинжала, ружья, динамита». И Робеспьер. И Арафат.
— Ведь капитализм в конечном счете — это насилие.
— Да, — шепотом произносит Кирстен.
Уругвайская группа «Тупамарос». «Черный сентябрь».
Священная война. «Красные бригады». Самопожертвование. Героизм. «Революция продвигается со скоростью голубки». Че Гевара. Майнхоф. Кирстен слушает. Глаза Кирстен наполняются слезами. Оуэн хватает ее за руку и страстно произносит: