несет — хотя сейчас она и смеется со своими гостями на террасе, пожимает на прощание руки, принимает смачные пьяные поцелуи.
Он — не Оуэн Хэллек. Он — солдат, партизан. Он поднимется по лестнице и будет ждать ее в спальне. Чтобы все в клочья.
Быстро — бежать, держа на руках высокую пирамиду яиц! — пока они не упали и не разлетелись вдребезги!
Но голоса в соседней комнате удаляются: кто-то уходит через боковую дверь, и Оуэн идет по нижнему этажу, легко ступая, невидимый в своей темной одежде, мрачный, любопытный, голодный.
Он не ел полсуток, а то и больше. Это не имеет значения — в этой фазе жизни ему требуется меньше еды, как и меньше сна. Однако запах чего-то вкусного привлекает его, и вот он уже в темной столовой, а потом у двери в кухонную кладовку, а потом просовывает голову в ярко освещенную кухню, где миссис Салмен споласкивает стаканы и ставит их в посудомойку.
Сначала она его не замечает. Дородная женщина, приближающаяся к шестидесяти, редкие седые волосы завиты крутыми кудельками, очки в голубой пластиковой, скошенной вверх оправе… она работает у Изабеллы с середины шестидесятых годов, и, хотя Оуэн прекрасно ее знает, он ни разу толком ее не видел. Жертва, наконец решает он. Но не безвинная.
Ибо нет «безвинных» людей.
На столе стоит огромный веселый, красный с оранжевым, пластиковый поднос для закусок, и на этом подносе лежат остатки пиршества, привлекающие интерес Оуэна: тарталетки с сыром и беконом, волованы с грибами, одна — единственная креветка, наколотая на зеленую вилочку. Тот, кто увидит мое лицо, должен умереть, думает Оуэн и в тот же момент нажимает на качающиеся створки двери и просовывает голову на кухню — юноша, вернувшийся домой ночевать.
— Привет, здравствуйте, что можно поесть, где все?..
Миссис Салмен поворачивается к нему. Испуганное луноподобное лицо, морщины, образующие как бы скобки по бокам рта, сначала разглаживаются в улыбку: она узнала и обрадовалась. Но потом она понимает, что перед ней не мальчик Оуэн, а тот Оуэн, который причинил своей матери столько горя, и улыбка застывает.
— Привет, — тихо говорит Оуэн, — здравствуйте, миссис Салмен, — как тут у вас все, заканчивается? Где мама? Не возражаете, если я… — Хватает две тарталетки и сует в рот. Жует. Улыбается. Глаза горят, настороженные.
Миссис Салмен смотрит на него. Вытирает руки о передник — классический жест, как он считает.
— Собираетесь домой? — как бы между прочим спрашивает Оуэн, жуя тарталетку и делая шаг к домоправительнице, с плеча его, покачиваясь, свисает объемистая сумка. — Прием уже подходит к концу?.. Приятная сегодня ночь, теплая, верно? Немного сыровато. Они плавали в бассейне? А где мама? Не возражаете, если я… уж очень они