— Друг Рузвельта, приятель посла Кеннеди, твой отец и не станет о нем упоминать, — со злостью возражал Ник. — Он знает, как себя вести.
Кожа у Мори начинала зудеть, по лицу и горлу разливались красные пятна.
— Мой отец не… все совсем не так, — протестовал он. — То есть я хочу сказать… он не был близким другом Рузвельта, они не всегда ладили, и он вообще давно уже не встречается с Кеннеди…
— Пошел вверх, — весело замечал Ник. — Все мы такие.
— Но ты же преувеличиваешь, — говорил Мори.
Ник смеялся, тыкал его под ребро.
— Все мы такие, — говорил он.
Мори Хэллек, астматик, со слабыми легкими, полный надежд. Мори, которому всегда неуютно в своей шкуре. (А другим? Его одноклассникам, его друзьям? Им легко в своей шкуре, как кошкам, рыбам, ящерицам.) Он им всем завидует. Всех обожает. Не испытывает горечи. Только величайшую симпатию, завораживающий интерес.
Однако он часто изучает фотографии атлетов и манекенщиков, прикрывая их ноги ладонью, прикидывая, можно ли по туловищу представить себе, длинные ли у них ноги. (У самого Мори ноги короткие. Не только тощие, но и короткие — почти как обрубки.) Вместе с другими привычками юности эта тоже отомрет из-за полной своей никчемности.
Ник Мартене, Ким Райан, Гарри Эндерс, Тони Ди Пьеро-и другие, многие другие; он не завидует им, в общем-то нет. Правда, он исподтишка наблюдает за ними в бассейне, на баскетбольной площадке, на бейсбольном поле, даже в столовой и в классе. Он восхищается ими, одобряет их. Хотя и не одобряет часто прорывающейся грубости. (Их привычки пересыпать самый обычный разговор руганью и непристойностями. Пошел ты к черту, бугай. Дерьмо. Трясогузка. Мерзавец, сволочь, жмот, нудила. Мори записывает запретные слова в свою красную кожаную книжечку, прикрывая их рукой, думает, размышляет, пожимает плечами. Запретные? Магические? Мальчишеский код? Но он не может и не станет произносить их — они просто не вылетят у него из горла. Да и почему, собственно, он должен их произносить — ведь в общем-то в глубине души он знает, что и Ник, и Ким, и Гцрри, и Тони, и все остальные в подметки ему не годятся?)
Мори — мишень для шуточек. Мори, про которого говорят — и справедливо, — что кожа у него болезненная и желтая, как у желтушного, потому что он слишком много ел морковки. (Их семейный врач обнаружил это, сообщил родителям, отругал его. Ну зачем есть морковку? Чтобы не есть мясо? «Умерщвлять» свою плоть таким странным, бросающимся в глаза способом?) Мори, снедаемый непонятной надеждой стать «молящимся свидетелем», как кардинал де Монье.