— Ну вот и поночуем. А что? Лучше, чем в какой-нибудь хате, — сказал Антон и придвинулся к Зоське, слегка задев ее локтем. — Вдвоем, и никто не мешает. Правда?
Она не ответила и не отстранилась; лишь с усмешкой взглянула в его странно заблестевшие в полумраке глаза. Оно, может, и лучше, подумала Зоська, а может, и нет. В этом их уединении было что-то хорошее, что-то и пугало, хотя она старалась не думать о том. Теперь ей было хорошо, тепло и даже какую-то минуту благостно на душе. В самом деле, над головой была крыша, горел в печурке огонь, а рядом, сидел тот, кто уже столько раз выручал ее в этом трудном пути. Хотелось думать, что он поможет и впредь, и все обойдется как надо,
— Вот сидишь, а маме, наверно, и не снится, что ее дочка возле Котры ночует?
— Мама меня, наверно, давно уже похоронила. С самой весны не виделись.
— Ну, это еще ничего не значит, — утешил Антон. — Люди все равно скажут. Видели же, наверно, тебя знакомые в деревнях, могли передать.
— Наверное, видели, — согласилась Зоська, не зная еще, как расценить это, — хорошо или плохо, что видели ее среди партизан. Хорошо, если передали маме, но могли передать и кому не следовало. Тогда ее партизанство могло худо обернуться для мамы.
— Мое вот другое дело, — сказал вдруг Антон. — Некого бояться. Никто тут меня не знает, никто не беспокоится.
— А уже узнали, наверно. С Кузнецовым же ты все деревни объездил?
— А в деревнях кто меня заприметит? Приехал и уехал. Партизан, как все.
— Не скажи. Девчата заприметят. Приметный.
Антон с легкой улыбкой посмотрел ей в глаза.
— В этом смысле согласен. Приметный. Но что мне девчата! Я сам заприметил одну.
— Где? — встрепенулась Зоська, вскинув к нему лицо.
Антон легонько похлопал ее тяжелой рукой по плечу.
— А в отряде. Разведчицу одну. Славненькую такую малышку.
— Ай, неправда, — намеренно с недоверием сказала Зоська, почувствовав, как сладко защемило у нее под ложечкой.
— Нет, правда. Сама же понимаешь, на что пошел. И ради кого. Зосятка ты моя...
Он глядел на нее уже без тени иронии. Крепкое его лицо с тронутым щетиной подбородком стало серьезным и придвинулось вплотную к ее лицу. Зоське стало неловко, и она сконфуженно взяла его левую руку, легшую ей на колени, деликатно пожала ее.
— За это спасибо. Только...
— Не надо теперь про только. Дело, видишь ли, в том... — сказал он и, притихнув, осторожно, будто в раздумье, обнял ее. Она вздрогнула, напряглась и молчала. — Дело в том, что...
Она напряженно ждала, замерев в его странно томящих объятиях, а он вдруг запрокинул к себе ее голову и с каким-то отчаянием, резко поцеловал в губы.