Все враз повернулись к хозяину, но тот, не поспешая с ответом, помялся, поморщился, потом заговорил на своей смеси белорусского с польским:
— Я, пан, мало разумем... Так, штось пан говорил. В Скидель быдто идти. Пани не хотела идти. Почему — не разумем.
— Ну, это враки! — с уверенностью сказал толстяк Пашка. — Товарищ сержант, ей-богу, это наша девка. Я ее знаю.
— Японский городовой! — в явном затруднении воскликнул краснолицый и скомандовал: — Развязать!
— Хорошая девка, ей-богу, — сказал толстячок и ступил к Зоське.
Повозившись с минуту над ее узлом, он развязал веревку, и Зоська с облегчением опустила затекшие кисти. Чернобородый с винтовкой молча стоял у выхода. Хозяин отодвинул стол к печи, и в отворившейся двери появились испуганная хозяйка с Вацеком. Они молча наблюдали за тем, что происходило в тристене, на стенах которого непрестанно шевелились-мелькали мрачные тени людей. Стоя чуть в сторонке, сержант пристально следил за каждым движением Зоськи и Антона, что-то глубокомысленно обдумывая и то и дело хмуря тонкие бровки на строгом молодом лице.
— Так! А того связать! — указал он на Антона, и толстячок повернулся к нему с веревкой. Антон растерянно развел руками.
— Да что вы, ребята? Я — свой!
— Это еще мы посмотрим, какой ты свой. А ну, руки назад!
Делать было нечего, Антон с неохотой заложил назад руки и спиной полуобернулся к толстенькому, который обмотал кисти веревкой.
— Вот так.
— Это безобразие, сержант! Мало что оружие отобрали, так еще и вязать! За что? Что эта сказала? И вы ей поверили? Может, у меня с ней особые счеты.
— Это какие еще счеты? — ехидно поинтересовался сержант.
— Хотя бы полюбовные. А она...
— Японский городовой! Ты не темни нам тут про любовь! А ну, марш!
Они расступились, пропуская Антона вперед на выход, и тот заколебался.
— Куда?
— Куда надо. Ну! Марш!
— Дайте хоть полушубок надеть, — заметно занервничал Антон, и толстячок набросил ему на плечи его кожушок. Антон шевельнул плечами и после секундного колебания решительно шагнул к двери.
— Ты тоже! — бросил Зоське сержант, и она пошла за Антоном.
На дворе висела предрассветная темень, в которой едва серел снег и совсем сникли, ссутулились темные силуэты сараев. Холодный, промозглый ветер недобро дунул Зоське в лицо, неприятной изморозью остудив ее щеки, и она с упавшим сердцем подумала, что ее тоже ведут как арестантку. Но куда они поведут их, эти липичанские ребята? Уж не собираются ли они ускорить скорый суд и расправу над Антоном, а заодно и над ней тоже? Но, по-видимому, суд-расправа пока откладывался, для этого надо было выйти из опасной зоны или зашиться поглубже в лес. Хотя, судя по мрачной решимости этого сержанта, он мог их с легкостью прикончить где хочешь.