Зовите меня Апостол (Бэккер) - страница 130

Или стоит помахать ручкой Алексу Радулову? Эдакий прощальный пинок от человечества, уже его изгнавшего?

Я не знаю ответа. Но мне нравится и шеф полиции Нолен, и то, что он может для меня сделать. Сам Нолен даже больше. Вот и получается: для себя я ответ дал. Ошибаться в ноленовскую сторону куда приятнее.

Ваше моральное чувство оскорблено? Тогда спросите себя: зачем человечеству судьи и независимые эксперты? Люди склонны считать вернейшим выгоднейшее. По сути, я сейчас сознательно сделал то, что вы всю жизнь делаете неосознанно: поверил в высшую справедливость прикрытия своей задницы. Вы, случаем, не перезаложили дом, чтобы купить новый внедорожник? Перезаложили? И конечно, у вас на то куча веских причин…

В общем, не так уж это и плохо. Ганди был строго принципиальным человеком, но и Гитлер тоже.

В общем, я разработал идеологический тыл для наступления на Моллину попку. Заготовил панегирик двуличию.

Как бы она к этому отнеслась — не знаю. Конечно, ее возмутила бы моя низость: как я такое мог подумать?! В отличие от мужчин, женщин всегда удивляет многообразная подлость жизни. Сколько бы раз какой-нибудь конторский негодник ни портил им настроение, они всегда обижаются и удивляются.

Я постучал. Дверь легко раскрылась — будто Молли ждала и оставила ее полуприкрытой.

Но ждала меня в комнате лишь лужица крови.


Я уж и забыл, что такое настоящий страх. И не само чувство, а скорее то, как оно обваливается, мгновенно заполняя каждую клетку тела. Вот же дерьмо!

На столе — включенный ноутбук. У кровати тускло светит лампа. На подушке — сложенный лист бумаги, на нем накорябано: «АПОСТОЛУ». Сел на кровать: матрас такой же жесткий, как и у меня. Дрожащими пальцами ухватил листок, развернул.

Сборочный цех завода «Гидродайн»

НИКАКИХ КОПОВ!

Я уронил листок на пол, взглянул на ладони, на пальцы. Руки — чудесные устройства. Приставь один большой палец к другому — вот тебе отличный хват, чтобы сворачивать шеи.

Осмотрелся, запоминая, запечатлевая: пусть все нужное будет со мной, в голове.

В комнате пахло нацистской сволочью.

Я поехал через центр города, мимо темных офисов, пустых тротуаров, заплеванных разноцветными комочками жвачки. Свет фонарей плескал в лобовое стекло. Тени водянисто колыхались за окнами. Мертвенно, чуждо блестели панели и циферблаты, и мой старый «фольксваген» казался чужеродным — будто я залез в мягкое чрево огромного жука.

Раддик. Столица ржавчины. Да, бля. Был бы город нормальным, наверное, все нынешнее дерьмо подернулось бы романтическим флером. Зловещие заброшенные переулки. Таинственный убийца. Бродяги загадочные. Я бы, наверное, смотрел снисходительнее на грязь и нищету. Эдак философски. В большом городе многие заслуживают пули в череп. Толпы людей щедро выплескивают наружу свою гнусь.