— Извозчик! Извозчик!!! Стой, душа твоя суконная! Погоняй на Кузнецкий мост, растяпа! Домчишь за четверть часа — рубль на водку! Вот он, целковый! Гони!!!
Он отчего-то страшно заторопился: то и дело вскакивая с сиденья, тыкал извозчика то тростью, то кулаком в поясницу, поторапливал, опасно вставши на ноги в несущейся со всей дозволенной скоростью пролетке, цепляясь одной рукой за ворот извозчика, другой вертел у него перед глазами серебряный рубль. Нешуточная спешка…
Когда пролетка остановилась у одного из домов, Кирюшин соскочил чуть ли не на скаку, бросил извозчику обещанный рубль и вбежал в дом с такой прытью, словно был спешившим к умирающему врачом. Понесся по лестнице вверх, прыгая через три ступеньки, едва не обронил с головы шляпу, наддал… Не сразу и попал ключом в замок, так торопился.
Ага, надо полагать, это и есть его собственная квартира на Кузнецком мосту… Торопливо заперев дверь и оставив ключ в замке, отставной поручик пробежал через прихожую, на бегу отбросил прямо на пол полуцилиндр и трость. Влетел в кабинет, плюхнулся в кресло…
И тут же переменился, его движения стали медленными, плавными, расчетливыми. Ухмыляясь чуточку по-дурацки, он извлек полученный от Липунова сверток, осмотрел, с величайшим тщанием, будто обезвреживал террористический разрывной снаряд, развязал бечевочку, столь же бережно развернул материю, аккуратно расстелил ее на столе. Внутри оказалась прямоугольная коробочка.
Савельев находился от него теперь словно бы на расстоянии вытянутой руки. Осторожно взявши двумя пальцами крышку, Кирюшин прямо-таки завороженно уставился на ее содержимое, какие-то вовсе уж крохотные сверточки, плотно заполнившие коробку. Нижняя губа у него форменным образом отвисла, лицо рассыпалось в этакой сладострастной улыбке. Выдернув двумя пальцами один из сверточков, Кирюшин торопливо развернул вощаную бумагу. Ухватив большим и указательным пальцем находившийся внутри предмет, поднес его к глазам, прямо-таки выкатившимся из орбит.
Ах, вот оно что… Савельев сразу узнал не ограненный алмаз, вкрапленный в ту самую сероватую породу — только на сей раз не розовый, а просто мутно-белесый.
Воровато оглянувшись на дверь — словно нерадивый лакей, в отсутствие хозяина вознамерившийся пошарить мелкие деньги по карманам господской одежды, — Кирюшин проворно завернул алмаз в бумагу и сунул сверточек во внутренний карман сюртука. Переправил туда еще несколько: один… три… пять. Он нацелился было еще на один, но медленно, с выражением величайшего сожаления на лице, отвел руку — таким движением, словно не сам это делал, а кто-то невидимый, сильный решительно потянул его за локоть. Извлек из стола комок ваты, оторвал немного, сунул в коробку так, чтобы сверточки не болтались по ней свободно, с той же медленной скрупулезностью принялся заворачивать ее и завязывать узел, явно стараясь, чтобы все выглядело в точности так, как прежде. Савельев помотал головой: ведь, несомненно, ворует, прохвост этакий…