Времени было мало. Из Ялъги с каждым мгновением вытекала жизнь. Хуже того: Сигурд готов был поклясться, что земля под копытами его лошади едва заметно подрагивает — что-то торопилось перехватить их, пока они не успели пересечь проведенную Ардконунгэ[4] границу. Оборотень оценивающе посмотрел на мага и понял, что в случае неприятностей придется пробиваться в одиночку.
Одной рукой придерживая Яльгу — девица, являя редкостно вредный норов, так и норовила сползти, — другой, свободной, Сигурд взял под уздцы Рихтерова коня. Эгмонт не имел ничего против: он прикладывал все усилия к тому, чтобы остаться в седле. Волкодлак громко свистнул, и лошади побежали по дороге.
Солнце уже почти коснулось горизонта. Никогда прежде закат не казался Сигурду таким неприятным. «Раз — два — три — четыре…» Они успевали. Яльга елозила туда-сюда, но Сигурд держал ее крепко.
Теперь не было никаких сомнений, что позади погоня. Оборотень чуял, слышал, ощущал всей кожей: То, Что В Лесу, успело сообразить, как сильно оно просчиталось. И теперь ударит наверняка.
Ударило бы. Если бы успело.
Потому что лошади уже перескочили через Серые камни. Их копыта глухо стукнулись о землю — гномские плиты остались на той стороне, здесь шла обыкновенная грунтовая дорога. И словно эхо, из леса донесся вопль бессильной ярости, перешедший в протяжный стон. Оборотень услышал его не ушами, а чем — он и сам не знал. То, Что В Лесу, упустило добычу. Впервые за тысячу лет.
4
Эгмонт очнулся. Лежать на голой земле было холодно и жестко; еще не оценив ситуации в полной мере, он попытался встать и едва не взвыл. Магический резерв был вычерпан до предела — напрягая все силы, он не мог отыскать в себе и капли магии.
Полное опустошение резерва. Он об этом читал, но ни разу не испытывал на собственной шкуре. Что же, авторы монографий не солгали ни на вершок — ощущения были великолепными, даже если не шевелиться. Причем худшим был тупой, нерассуждающий ужас, поднимавшийся откуда-то из глубин: а что, если это навсегда, если резерв уже никогда не восстановится?
«Восстановится, — сжав зубы, подумал он. — Резерв всегда восстанавливается…»
Так плохо ему не было ни разу. Даже после зимней сессии на третьем курсе, когда совсем еще неопытный Эгмонт впервые попробовал мандрагон, ничего не зная о свойствах этого волшебного напитка. Даже на выпускном, после поединка с Хендриком. Даже, мрыс дерр гаст, потом, за всю последующую, весьма долгую и богатую на события профессиональную жизнь.
В горле саднило. Эгмонт для проверки кашлянул — лучше бы он этого не делал — и сплюнул накопившейся во рту слюной. Слюна была горькая и желтая; по всем признакам, его недавно рвало желчью.