Несколько мгновений стояла почти мертвая тишина — только Эгмонт очень быстро и очень тихо сплетал какую-то сложную чару. И в этой тишине, размеренно, как в театре, послышались человеческие шаги. Камешки поскрипывали под сапогами, шаги приближались — и из-за проклятого валуна вышли двое, похожие друг на друга как две капли воды.
Они не были людьми, хотя и выглядели совершенно как люди. Такими обыкновенно рисуют авантюристов или игроков: потертая одежда, длинные плащи, коричневые широкополые шляпы и пыльные ботфорты, с незапамятных пор сделавшиеся едва ли не символом искателей приключений. Но ткань, будто облеплявшая гротескно тощие фигуры, всякий раз ложилась одинаково — что у правого, что у левого. Одинаково блестели медные пряжки на шляпах, одинаково свисали коричневые перья… одинаковые тени закрывали лица — не рассмотреть.
Отступать было поздно, как атаковать — я не знала, зато твердо помнила, что нельзя заговаривать с фэйри первым.
Но если это фэйри — то какие конкретно? Сколько я ни старалась, я не могла вспомнить среди Дивного Народа никого, хотя бы отдаленно напоминающего встреченных. Из гвиллионов, признаться, я помнила одну только Старуху, из кобольдов — вообще никого, зато точно знала, что кобольды выглядят совершенно иначе. Но кто же тогда? Ганконеры? Как бы не так… те «ласковые любовники», а из этих, сразу видно, ласковость так и прет. Дуэргары? Те точно не отличались большой добротой, зато и жили в холмах, а не среди скал…
Правый из незнакомцев шагнул вперед, сдвигая на затылок шляпу. Лицо его оказалось таким же обыкновенным, как и одежда — длинное, худое, костистое, с длинным же кривым носом и узкими усами. Только одно и было в нем странным. Глаза. Я знаю, как банально это звучит; но что же прикажут мне поделать менестрели, если дело и впрямь обстояло именно так?
Глаза эти были черными. Сплошь черными, без радужки и белка; в них не было блеска, как, скажем, у Эгмонта, напротив, казалось, что темнота — нет, Тьма! — забирает в себя весь падающий на нее свет. И казалось еще, будто глаза эти — вовсе не глаза, а отверстия, дыры, ведущие на другую сторону; и оттуда, с той стороны, на нас смотрит Великая Тьма.
Я помнила, когда уже встречала подобное. В том сне, что снился мне из года в год; тогда, двенадцать лет назад, разъяренный маг выпустил на волю кусочек этой Тьмы. Всего один лишь кусочек, не самый-то и большой, — но его хватило на то, чтобы вычерпать силы у нас троих на двенадцать лет вперед.
— Ты помнишь нас, Сигурд? — ровно спросил незнакомец.
— Пришло время платить, — так же ровно сказал второй.