— Гарри!!! Гарри!!!
Гарри лежал на дворе около ступенек, открыв глаза, он увидел около своей головы пару черных сапог начальника лагеря. Накатила тишина, будто тысячи моторов внезапно перестали стучать в его ушах. Лицо начальника лагеря было озабочено: ликвидировать его?.. Растоптать его сапогами и конец? Или оставить его в живых и пусть дальше пребывает у него «врачом»?..
Лежа на полу около ступеней, Гарри ясно чувствовал, что жизнь его лежит тут же на полу, но уже отделенная от него. Вот-вот растопчут его черные сапоги. Он не мог шевельнуть ни одним пальцем. Не мог выдавить из себя шепот с просьбой о милости, ни крик гнева, ни крик боли, ни рычанья мести. Гарри открыл глаза, посмотрел вверх. Он смотрел, как через тонкую вуаль — то все отчетливо видно, то все расплывается. Живет ли еще в нем жизнь или она уже растоптана?.. Он здесь или его уже нет? Глаза… голубые глаза, широко раскрытые, кричат: Гарри!.. И опять тишина… Безмолвие…
Гарри поднимает голову: глаза начальника лагеря…
Лицо сверху усмехнулось. Сапоги повернулись и шагнули к двери. Начальник открыл дверь, вошел, закрыл ее. Кругом тишина.
— Верните его туда, откуда вы его привели!.. — слышен голос начальника.
Зигфрид тащит его по ступенькам, но Гарри ничего не ощущает.
Кухарка — эта старая «фольксдойче» еще стоит у дымящихся котлов. Рукава закатаны до локтей, она мешает черпаком в котлах и не поворачивает головы.
Из котлов поднимается и вьется пар, а старая кухарка не поворачивает головы.
Куда его волокут? Гарри вдруг почувствовал острую боль в ребрах. Боль подымается до горла и спирает ему дыхание.
Зигфрид рассчитался с санитаром — кулаком в ребра и пинком в живот. Зло распалило Зигфрида. С каких это пор он, Зигфрид, должен таскать живого еврея?
Он швырнул Гарри на пол, плюнул и быстро ушел.
Кругом боль. Она смотрела ему прямо в глаза и подстерегала его, как дрессированные эсэсовцами немецкие овчарки. От малейшего движения на него набрасывалась боль и уходила глубоко в тело, становясь острее. Он лежал на земле, лицом вниз. Вокруг него пустота. Земля около самых глаз, жесткая и беспощадная. Он видел эту землю, но уйти в нее ему не дано. Она сомкнута под ним, как закрытая дверь чужого бункера перед евреем, оставшимся без укрытия во время акции в гетто
Нары стояли перед ним пустые, высокие. Когда лагерники вернутся с работы, они обнаружат его лежащим на земле, как нашли еврейского старшину в лагере Сакрау. Он лежит голым или на нем белый врачебный халат? Голос Даниш кричит: «Гарри!!! Гарри!!!» Он, наверное, спятил с ума! Но он ведь видел и слышал! Откуда могла сюда попасть Даниш? Но он ведь наяву видел глаза Даниэлы! Он, видимо, рехнулся! Нет, ведь слышал же он в самом деле ее голос, ее крик: «Гарри!..» Ее зов до сих пор звенит в его ушах. Что же случилось с ним потом? Где он сейчас? Одно он четко помнит: машина остановилась около мертвецкой. Он ждал ее, чтобы попрощаться с Занвилом Люблинером. Он помнит и слышит еще тарахтенье мотора приближающейся машины. Нет! Это не сон! Потом он таскал мертвецов. Он взбирался в кузов машины…