Внезапно она увидела Гарри, одетого в тот дождевой плащ, который только сегодня порола. Немцы держат его и заставляют всех смотреть, как они издеваются над ее телом. Гарри падает в обморок. Она кричит: «Гарри!.. Гарри!.. Гарри!..»
В окне стоит полная луна. Даниэла не могла сразу понять, где находится, и еще чувствовала пальцы, сжатые вокруг ее шеи. Белая лунная полоса протянулась прямо в ее глаза — холодный свет, жестокий, высасывающий кровь, как вытянутая палка Шульце. Все тело покрылось холодным потом. Скосив глаза, Даниэла увидела девушку из Освенцима, возвращающуюся в свою постель с черным мужским ботинком, прижатым к сердцу.
Кругом слышался храп и вздохи. Кошмар сна опять охватил ее, стоял перед глазами, как кадр из фильма.
Полоса лунного света сдвинулась и поползла на белую керамику печи. Кафель вернул луне свой холодный рассеянный взгляд.
Даниэла беззвучно заплакала. Она почувствовала себя ужасно беспомощной и никому не нужной. Ее жизнь казалась ей не лучше кошмарных ночных видений.
Послышались шаги по мощеному двору. Рассветал воскресный день, который не сулил ей ничего хорошего. Она села в кровати и начала одеваться.
Она распутала узлы на шнурках своих высоких ботинок. Такие же ботинки были и у Риши Маерчик. Они одновременно заказывали у сапожника. Когда Даниэла убежала с Яблового рынка, она еще не знала, что Риша застрелена. Только вбежав в лес, она увидела Ришу, истекающую кровью. Ни в один дом не разрешили ей принести раненую; только старик-поляк указал на дом жестянщика Срульчи: «Иди к нему, — сказал он, — может быть, он еще жив». В потайном углу спрятались в мастерской жестянщик и его жена. Укрытые сверху всяким железным хламом и ржавыми железными листами, и муж и жена сами выглядели поржавевшими. Он сказал жене: «В Яблововой роще истекает кровью еврейская девушка…» Из глаз его жены лился немой крик ужаса. «Я пойду», — сказал жестянщик.
Она посмотрела на него, не издав ни звука.
Опять послышались звуки шагов по двору. Даниэла раздумывала: Штекельман спрыгнул с поезда. Может быть, и Гарри так поступил? Может, она еще увидит его в поле и побежит ему навстречу, как всегда? Образ Гарри снова всплыл в ее воображении. «Все в жизни только сон»… Неужели и то что Гарри отправили в концлагерь, тоже сон?
Она спустилась вниз, к воротам.
Ночь отступила.
Одна за другой появились тени из всех трех дворов. Она была одной из них. Как другие, она спустилась сюда, потому что несчастье выгнало ее из кровати. Их скорбь — ее скорбь, их изломанная жизнь — ее жизнь. В голове ее мелькает шальная мысль: может, еще придет Гарри? Она не хочет верить, что никогда не увидит его больше. Как и тысяча других, она знает и понимает, что не нужно приходить сюда, что в этом нет никакого смысла, и им уже не увидеть лиц дорогих им людей. Кого среди ночи выхватывают из дому, тот исчезает навеки. Все это так, но никто не хочет верить…