В последнее время дружинники перестали проверять, не ночуют ли чужие в «точках». Они просто вытаскивают людей из их кроватей. Но удивительней всего, что они еще оставляют незаконных в «точках». «Незаконные»! Это слово звучит как насмешка сатаны. Кто в наши дни не является незаконным? Вот Гарри — «законный» — отправлен, а ее — «незаконную» — оставили. Недавно еще рабочие сапожных мастерских были уверены в своей безопасности, а теперь они уже в лагерях смерти. А ей еще дают по ночам спать на своей постели. Смерть косит вслепую, но никогда не промахнется. Ей безразлично, кто падет первым, кто пока задержится. Но уцелевшим сегодня кажется, что смерть будет всегда обходить их.
Говорят, что теперь в гетто Конгрессии тихо, спокойно. Там все работают на одном большом предприятии. Ее родители, наверное, живут там в одной большой комнате вместе с другими. Мони носит золотую заплату на сердце. Может быть, папа тоже устроил себе «виллу», как тут Хаим-Юдл, а может, они живут отдельно?
Вымощенные во дворе камни блестят, как вымытые. Ночью, наверное, шел дождь. Как это она пропустила восход солнца? Она ведь все это время сидела и смотрела в окно. Вот здесь, на этом самом месте, где она стоит сейчас, лежал человек, которому на лбу немцы выжгли слово «еврей». Шламек был отправлен транспортом вместе с матерью. Они оба нуждались в помощи и питании из харчевни «юденрата». Хорошо, что они ушли вместе. Там, может, ему удастся ухаживать за матерью. В последние дни она очень болела. Если бы Даниэлу услали вместе с Гарри, она пошла бы со спокойным сердцем. Гарри в последнее время выглядел больным. Если бы она точно знала, где сейчас Гарри, она сама пошла бы к немцам и попросилась отправить ее к нему.
Госпожа Гелер не устает охранять остатки книжного шкафа. Целыми днями она не спускает с него глаз. Двери чулана, куда закинуты остатки шкафа, уже сорваны и унесены. Но из открытого проема еще мелькает память о двух ее погибших сыновьях.
В углу третьего двора стоит маленький шалаш Вевке. Отсюда шалаш похож на дремлющую курицу, усевшуюся на перекладину лестницы.
Вставшее утро глядело на стенки и крышу этого убогого шалаша, как глядят на ребенка в гетто после «акции», которого забыли присоединить к родителям. Даниэла сидели около горы мусора и хлама, выброшенного из комнат, и вдруг сама себя ощутила мусором, выброшенным на мусорную свалку. Ей было жутко тоскливо и хотелось плакать. Ей так нужен был человек, которому она смогла бы упасть на грудь и выплакаться; почувствовать его теплоту, увидеть милосердный и близкий взгляд.