— Вы служили в одном полку, были знакомы со старым князем, общались с княжной, — давил следователь. — Вы знали про дневник, расскажите, что в нем?
— Все, что вы изволили назвать, никоим образом не делает меня знатоком чужих семейных тайн, — вдруг отрезал Еремеев.
Вероятно, первый испуг прошел, он взял себя в руки и решил обороняться изо всех сил.
«Ну, голубчик, сейчас ты у меня попляшешь!» — злорадно усмехнулся про себя полицейский, видя, что собеседника не удалось взять неожиданностью и напором.
— Вот что, Еремеев, — уже совершенно другим, холодным и жестким тоном произнес Сердюков, — я не обвиняю вас в убийствах, хотя по ходу расследования вы можете оказаться и соучастником.
Ростислав Христианович хотел было что-то возразить, но следователь не дал ему слова и продолжал:
— Однако вы можете помочь следствию, и это, разумеется, вам зачтется. Но сдается мне, что вы тертый калач и подобные посулы вас не привлекают. Тогда я предлагаю вам сделку.
— Какую сделку? — изумился хозяин.
— Вы поведаете нам о дневнике, а я в свою очередь не поведаю, — он понизил голос до шепота, — никому не поведаю, что вы потому так легко отделались от тюрьмы за мошенничества, что служили полицейским осведомителем. Помогали полиции, иногда, за небольшую мзду, бороться с вашим братом, злодеем и душегубом.
Сердюков с торжеством смотрел, как белый Еремеев оседает в кресле.
— Но ведь мне была обещана конфиденциальность! Вы и ваши люди не выполнили уговора! Это шантаж!
Он не мог говорить, его душило злое отчаяние.
— Нет, голубчик, — зловеще мягким голосом протянул Сердюков. — Вам ли говорить о шантаже! Вы ведь на этом деле поднаторели, не так ли! Нет! Это не шантаж! Вы утаиваете от полиции важные сведения, так не годится. Расскажете все, разойдемся друзьями, и даю вам честное благородное слово, что больше вас не побеспокою. Более того, я даже досье ваше из отделения прихватил. Получите и сожжете. Концы в воду. А вот ежели не согласитесь, то назавтра не только весь Н-ск, но и вся губерния будет знать о славном прошлом несостоявшегося жениха. Ведь вряд ли вас после эдакого позорища на порог приличного дома пустят! Публика тут проживает хоть и благонравная, но тайное сотрудничество с полицией не одобрит ныне никто. Увы, все заражено гнилым либерализмом!
— Ненавижу! — завизжал Еремеев и бросился на Сердюкова.
Однако тот не спасовал, и хоть производил впечатление нескладного и худосочного, рука у него оказалась твердая, а реакция быстрой. После короткой потасовки Еремеев был повержен на пол, с завернутыми назад руками. На шум вбежал лакей и застыл в ужасе.