Неудивительно, что вятчане не очень считались с местной великокняжеской администрацией. По сообщению той же летописи, в следующем году 120 вятчан совершили самовольный набег на вогуличей и пермяков и не только «вогулич воевали», но и «князя вогульского Асыку» захватили и «на Вятку привели».
Однако набеги вятских ушкуйников и походы великокняжеских войск на Каму и Югру отступили на задний план перед большой войной, разгоревшейся на восточных рубежах Русской земли в конце 60-х годов.
Осенью 1467 г. великий князь «поиде… в Володимерь» и оттуда 14 сентября (на Воздвижение) «отпустил» под Казань «царевича» Касима с его татарами и своих воевод с полками. Официозная летопись упоминает в числе воевод только князя Ивана Васильевича Стригу Оболенского, что само по себе уже говорит о значении и масштабах похода — во главе войск поставлен один из лучших воевод. Московская летопись называет и причину похода Касима — он был позван на казанский ханский стол своими сторонниками, врагами хана Ибрагима (Обреима)>10. Будучи старшим сыном Улу-Мухаммеда, Касим обладал большими династическими правами, чем его братья.
Таким образом, осенью 1467 г. была начата крупная военно-политическая акция с далеко идущими целями. Речь шла об установлении в Казани новой власти — дружественной по отношению к Москве. Расчет делался на поддержку тех кругов Казанского ханства, которые были заинтересованы в мире и дружбе с Русью.
Подойдя к Волге против Казани, «иде же бы им перевезтися», царевич Касим и русские воеводы были встречены ханом Ибрагимом «со всеми князьями своими и с силою своею». По определению московского летописца, царевич Касим стал жертвой обмана: он понадеялся на своих сторонников, «льсти их не ведаа». Во всяком случае, очевидно, что сторонники русской ориентации в Казани оказались на данном этапе слабее, чем активные противники Руси, и в этом основная причина неудачи похода.
Некоторые подробности этого похода сообщает Устюжская летопись. Казанские татары вылезли на берег из своих судов, от которых русские пытались их отрезать. Но тут постельник великого князя некий Айдар Григорьев, сын Карпова, «не отпустя татар ни мало от судов, кликну на них». «Вметався в суды», казанцы «побегоша за Волгу»>11.
Русско-татарской коннице пришлось отступать в трудных условиях: «Истомен же бе путь им, понеже бо осень студена бе и дождева, а корму начат не оставати…» Благочестивый летописец с содроганием пишет, что «мнози христиане в постные дни мясо ели» — кони «з голоду мерли»; многие и «доспехи метали». На фоне этой мрачной, но реалистичной картины не очень правдоподобной выглядит обычная оптимистическая концовка — «сами вси здрави приидоша, кииждо во свояси»