Анна Тарасовна ступила на любимую стезю и снова заговорила о коммунистах, правительстве и очень эмоционально выражала свое отношение к современной действительности.
Я глянула на часы. Времени оставалось совсем немного, в аккурат чтобы навестить Витьку-сторожа, а по совместительству мужа моей собеседницы, и отправиться на встречу с господином Шульцем. Список экспонатов музея снова полетел на пол. Анна Тарасовна замол-чала.
– Я с вами полностью согласна! – воскликнула я, желая заполучить расположение старушки. – Коммунизм – это наше все. На выборах обязательно буду голосовать за КПСС. Или как там она сейчас называется? Так могу я поговорить с вашим мужем, Анна Тарасовна?
Старушка согласно затрясла головой:
– Конечно, деточка, конечно! Он сейчас дома. Выйдешь из музея, дорогу перейдешь, а возле водонапорной башни как раз и наш дом. Зелененький такой, деревянный. Он там один такой старый! Достался Виктору от матери. Квартиру предлагали, да на что нам квартира? Здесь и грядочки, и садик какой-никакой…
Анна Тарасовна затарахтела с прежней скоростью, только на этот раз уже о садово-огородных проблемах. Перебивать ее сейчас уже не было смысла, поэтому я поднялась, помахала тете ручкой и заторопилась к выходу.
Дом Анны Тарасовны и Виктора Петровича действительно нельзя было спутать с остальными. Одноэтажный, с покосившимся крылечком и облупившейся белой краской на оконных рамах. Его соседи выглядели куда более привлекательно: сайдинги, молдинги, два или все три этажа, массивные кирпичные стены заборов и металлические гаражные ворота. Из открытого окошка деревянного домика доносились звуки песни Леонида Утесова:
Только встанет над Москвою утро вешнее,
Золотятся в синем небе облака…
Я легко открыла кривоватую калитку и решительно шагнула на тропинку, ведущую к дому.
Внутри двора возле грядок с неопознанной растительностью копошился пожилой мужчина в старой армейской майке, линялых брюках, модных на заре шестидесятых, и женской панаме с причудливым цветастым рисунком.
– Кхм, кхм, – откашлялась я, давая знать о своем присутствии.
Мужчина распрямился и повернулся ко мне. И ростом, и сморщенным лицом муж Анны Тарасовны напоминал гнома из сказки о Белоснежке. Смешная панамка, вероятно, принадлежавшая когда-то супруге, довершала это сходство.
– Вы ко мне? – поинтересовался гномик неожиданным басом, которому позавидовал бы сам Шаляпин.
Этот бас так не вязался с внешностью Виктора Петровича, что я даже немного растерялась.
– Да… Я от Анны Тарасовны. Из музея.
– Опять, что ли, спозиция какая едет? – ворчливо пробасил дедок. – Ни дня покою! Мотаются, мотаются эти спозиции, а толку-то? Ить почти никто и не ходит на энти выставки. Только человека от дела отрывают! А лучок, моркошку, картошку хто сажать будеть? И чего там сторожить, скажи-ка на милость?