На картинке появилась комната, люди, что-то бормочущие себе под нос…
– Что это? – спросил Антон.
– Это они молятся! – сказал Кладовой. – Вы на полочку, на полочку смотрите.
На полочке рядом с иконами стояли непонятные болванчики.
– Это что? – изумилась Люда.
– Идолы.
– Которые идолища поганые? – удивился Антон.
– Что ты! – замахал руками Кладовой. – Это ж Перун! Великий Бог! И Велес рядом с ним.
– Опять Велес, – пробормотал Севка, – кот тоже про него говорил…
Картинка немного расплылась, а потом опять стала четкой.
– А это уже евреи, которых батюшка тут прятал, – сказал Кладовой. – Тоже молились, ох, как молились…
– А где их иконы? – спросил Антон.
– А у них нету, – сказал Кладовой. – Я спрашивал, а они говорят: «А у нас Бог в сердце»… Во как…
Лёля плеснула немного зелья на скамейку, и на них выплыли две картины. На одной девушка с длинной светлой косой что-то шила, на второй молодая чернобровая женщина штопала носок, высунув от напряжения кончик языка. Потом появилась старуха, что-то растиравшая в ступке, потом ребенок, зажавший в руке куклу из пакли, и тут же, следом, кормящая грудью женщина… Картинки менялись, как в калейдоскопе: то лучины, то свечи, то лапти, то военные сапоги, то деревянные плошки, то чугунки.
– Во как надо историю изучать! – потрясенно сказала Маша. – Ой, а что это они с рубахой делают?
– А это обряд такой: когда рубаху кроили, то, что для ворота вырезали, внутрь протаскивали, чтоб, значит, силы копились. И песни пели специальные…
– А почему тут только женщины и дети? – спросил Антон.
– В последнюю войну тут мужиков не было, мужчин-то евреев даже в гетто не брали, их на месте стреляли… М-да… – грустно сказал Кладовой, – а в давние времена так дело было. Был у нас в Менске старец. Да и не старый он был, просто седой весь… По нынешним временам вообще пацан, годков тридцать ему было…
– Старец! – фыркнула Маша. – У меня маме почти сорок, а она говорит…
– Так время ж суровое было. Вот тому дедушке, что лыко вязал, тоже годков сорок.
– Ничего себе! – удивилась Люба. – А выглядит на все семьдесят!
– Так вот старец, – продолжил Кладовой, – были у него видения. Иногда как вскочит, как закричит… Ну а потом говорит, что завтра с кем случится… И все его слушали, знали, что он не ошибается, уж если сказал, то так и будет. И вот однажды он прям на вече…
– На чем? – спросила Люба.
– Ну вече – это собрание такое, сходка, – объяснил Кладовой, – так вот, прям на вече он встал и объявил, что, мол, други дорогие, беда к нам идет. Будет, говорил, кровавая бойня, всех вырежут, никого не пожалеют. Так что, если жизни наших стариков, жен и детей нам дороги, давайте сделаем схрон, где их спрячем. Вот так это подземелье и появилось. Отошли от города подальше, нашли этот дуб, за него и зацепились. Долго копали, с любовью делали… Да вы ж видите. Сколько веков прошло, а скамьи вон как новые!