Июль, 20
Нет, Он очень странный. Вчера, в выходной, мы были дома. Я люблю иногда рассматривать себя в зеркале голым с торчащим хуем. Иной раз я его дрочу и при этом спускаю на свое отражение, как бы стремясь запереть в зазеркалье некий спермический круг собственного перевоплощения: это меня очень возбуждает. Но как Он смотрит на это мое поведение? Ведь в теперешней ситуации это чистой воды аутоэротизм, не разомкнутый ни в жизнь, ни в трансцендентную область, ни к Нему. Здесь я ни в чем ничего не достигаю — почему Он не прекратит во мне этого? А может быть, таким способом Он борется со своей ревностью к Марии? Не выйдет, Ревнивец! Я буду любить Марию до скончания своих дней, даже если их и немного осталось. Впрочем, это мне неизвестно. А Ему известно! И возможно, не только дата, но и способ. И Его сыну тоже. Может, известно даже Марии. Я с этой мыслью наблюдал за ней. Судя по знакам (правда, скупым) ее поведения, если предположить, что дата ей известна, то мне осталось немного. В частности, поэтому она, должно быть, все мне и прощает. Может быть, вдруг и Он тоже? Тогда вот она, разгадка. Ничего странного, похоже на поведение людей, наблюдающих сверху ежика в тумане на краю пропасти. Но даже если туман и не рассеется, мне, как ежику, все равно: ибо получить в этой жизни столько, сколько довелось мне — познать божественное в прямом мужском смысле слова, наверное, никому до меня (то есть после Него) не приходилось; так что и не на что жаловаться. После такого ежику позволительно и свалиться в пропасть. А может быть, и пора уже? На этом мой аутоэротизм кончается: я совокупляюсь со своим отражением. Все, привет. Предел нарциссизма. А впрочем, кого я вижу в зеркале? Себя или подобие Божие? Ведь я подобен — Кому? Но ведь тогда — и другая идея, связанная с предыдущей: а совокупляюсь-то я с Кем? Ведь неразрывен образ мира. И таким образом, спустил-то я сейчас на Кого? Но во всем — Он, и в моей сперме — тоже. А тогда это значит, Он не только позволил, Он инициировал! Инициировал — что? Теоэротизм — мое с Ним слияние? Тогда выходит, что я — Бог? Не могу думать дальше. Ибо от такого кощунства можно и смерть принять. Что мне, видимо, и предстоит вскорости сделать.
Июль, 22
Не нравятся мне эти мои эсхатологические настроения. Опасно часто думать о смерти: известно — о чем думаешь, то и сбудется. А вдруг это обратная зависимость: в голову приходит как раз то, чему предстоит случиться? И тогда это — предчувствия и они не обманут? Кто знает, кто знает.
С Марией теперь у нас все очень обострено: и наслаждение, и недовольство. Вчера после соединения с нею, сразу отнес ее на полочку, а она хотела, видимо, полежать со мной и обозлилась. Я понял это по ее лицу, тут же вспылил, схватил ее, перетащил на кровать и заставил опять совокупиться. Почти что насильно. И это плохо: все становится очень по-земному, что недопустимо в отношениях с ней; а может быть, наоборот — вдруг это как раз-то и необходимо? Если любовь уходит. Впрочем, нет: я смотрю на Марию, когда пишу все это, — она у меня на столе, стоит, прислоненная к папье-маше, и снова я чувствую ужас если не буду видеть ее, когда вдруг что-то произойдет — хотя бы и сама смерть. Я вдруг понял, в чем ужас смерти: не видеть близкого человека, не оправдаться перед ним, не договорить…