Когда топот действительно раздался, мне сначала показалось, что это всего лишь стук дождевых капель. Но потом земля задрожала, точно от грома небесного, и грохот стал поистине оглушительным. Позвякивала сбруя, плескались и хлопали на ветру боевые знамена, бряцали оружие и доспехи, шумно дышали и фыркали лошади. Звуки, запахи, топот сотен лошадей, которых гнали быстрым аллюром, — все это попросту ошеломляло, и хотя я твердо решила, что вот сейчас выйду вперед и заставлю их всех остановиться, я ничего не могла с собой поделать и испуганно отшатнулась. Господи, подумала я, каково же воинам на поле боя, когда прямо на них летит во весь опор такая вот конница с выставленными вперед копьями? Как может обычный человек противостоять натиску этой ожившей стены из конских копыт, оскаленных морд и ощетинившихся копий?
Томас, первым разглядев обнаженную белокурую голову в центре яростно наступавшего на нас войска, крикнул «Ура!» — так прореагировал бы любой мальчишка при виде столь могущественной кавалерии. Хозяин белокурой головы, услышав пронзительный возглас моего сына, обернулся и натянул поводья. Он увидел нас на обочине дороги и во все горло заорал: «Стой!» Его конь так резко затормозил, что не только встал на дыбы, но даже присел на задние ноги, стараясь не упасть. Вся великолепная кавалькада вдруг замерла, проклиная внезапную помеху. И сразу все смолкло, лишь пыль вилась клубами над дорогой и вокруг нас.
Конь белокурого всадника фыркал и тряс головой, но сам всадник в своем высоком седле сидел недвижно и смотрел на меня, а я — на него. Вокруг было так тихо, что я слышала, как в ветвях дуба у меня над головой щебечет дрозд. Ах, как он щебетал! Боже мой, его серебристый голос звучал, словно голос самой славы, победы и радости жизни! Никогда прежде я не замечала, что песнь этой птицы так напоминает гимн счастью!
Держа сыновей за руки, я сделала шаг вперед и уже открыла рот, собираясь молить за себя и своих мальчиков, но вдруг в самый решающий момент будто утратила дар речи. В том, что касается устных просьб, у меня имелось достаточно опыта. Я даже приготовила небольшой текст, но фразы отчего-то не шли с языка, голова была совершенно пустой, и казалось, что слова не нужны вовсе. Я просто глядела на мужчину и чувствовала, что он все-все понимает: и мой страх перед будущим; и мои надежды на сыновей, хотя у меня совершенно нет денег, чтобы эти надежды воплотить; и то, как невыносима мне жалость отца, из-за которой мне не под силу оставаться с ним под одним кровом; и то, как ночами мне холодно и одиноко в постели; и то, как страстно я мечтаю родить еще детей; и то, что я охвачена ужасным ощущением: моя жизнь кончена. Господь милосердный, думала я, мне ведь всего двадцать семь, но я лишилась в сражении мужа и оказалась в числе потерпевших сокрушительное поражение. Неужели и мне суждена участь одной из тех многочисленных и несчастных вдов, которым верная дорога до конца дней своих быть у кого-то приживалкой, греться у чужого очага и старательно изображать из себя добрую гостью? Неужели меня никто никогда не поцелует? Неужели я никогда больше не испытаю ни капли радости? Неужели не видеть мне счастья?