— От кого ты убегаешь? — поинтересовалась Эди.
— От антисемитов.
— От антисемитов? — переспросили они все хором.
— Да, именно от них.
— Какие же антисемиты преследуют птицу? — спросила Эди.
— Да всякие, — ответила птица — и орлы, и стервятники, и ястребы. А иногда и вороны возьмут, да и глаза тебе выклюют.
— А разве ты не ворона?
— Я? Я Еврей-птица!
Коган от души рассмеялся:
— Что ты имеешь в виду?
Вместо ответа птица начала молиться. Она молилась без Торы и талеса, но с чувством, страстно. И Эди склонила голову, а Мори закачался, повторяя молитвы и одним глазом посматривая на птицу. Но Коган оставался безучастным.
Когда птица закончила молитву, Коган заметил:
— А где же твоя кипа и филактерии?
— Я старый радикал.
— А ты часом не какое-нибудь привидение или обман зрения?
— Да нет, я вовсе не фантом, — ответила птица — хотя с одной моей родственницей такое однажды приключилось. Слава Б-гу, всё уже позади. Её вырвали из лап этого сумасшедшего ревнивца, её бывшего любовника. Сейчас у неё двое чудных детишек.
— У птиц? — лукаво полюбопытствовал Коган.
— А что здесь такого?
— Это какие такие птицы?
— Такие как я — Еврей-птицы.
Коган откинулся на спинку стула и зашёлся грубым хохотом:
— Не смеши людей! Я слыхал о Еврей-рыбе, но о Еврей-птице — никогда.
— Им удалось истребить нас на какое-то время, — сообщила птица, переминаясь с одной тощей лапки на другую. — Пожалуйста, не угостили бы вы меня кусочком селёдки с маленькой крошкой хлеба, если, конечно, у вас есть лишний кусочек.
Эди встала из-за стола.
— Что ты собираешься делать? — спросил её Коган.
— Я почищу тарелки.
Коган повернулся к птице:
— Ну, и как Вас звать-величать, если это не такой уж строжайший секрет.
— Зовите меня Щварц.
— Может, это старый еврей, которого кто-то превратил в птицу? — предположила Эди, убирая тарелки.
— Это действительно так? — спросил Гарри, закуривая сигару.
— Кто знает? — отвечал Шварц. — Разве Б-г нам всё рассказывает?
Мори приподнялся на своём стуле и взволнованно спросил птицу:
— А какую селёдку ты предпочитаешь?
— Сядь, Мори, а то упадёшь! — скомандовал Коган.
— Если у вас нет селёдочки-матиус, то придётся мне довольствоваться смальцем, — сказал Шварц.
— У нас есть только банка маринованной селёдки с кусочками лука, — призналась Эди.
— Ну, если вы откроете консервы специально для меня, то съем и маринованную. Не сочтите за наглость, а нет ли у вас ещё кусочка чёрного хлеба?
Эди припомнила, что хлеб у неё остался.
— Покорми его на балконе, только не здесь, — сказал Коган, а потом обратился к птице:
— А после этого выметайся отсюда!