— А что тебе мешает?
— Подожди, я хочу понять! Вот скажи мне, как друг, ты любишь Шарлотту?
— Знаешь, что люблю, — зачем спрашиваешь?
— Она мне сестра…
— Люблю, конечно.
— Тогда объясни, как можно связать любовь к ней, этой чистой, преданной тебе женщине, с твоими ночными похождениями с этой пухленькой официанткой из казино?
— А ты уже знаешь?
— Служба.
— Однако…
— И должен тебе сказать, вкус у тебя, если судить по этому увлечению, превульгарнейший.
— Напрасно ты вспомнил Шарлотту рядом с этой девкой. Понимаешь, Франц, как-то нужно решать и этот вопрос.
— Вот видишь, как у тебя всё хорошо! Это не измена жене, а решение одного из вопросов. И всё становится на свои места. Первая же уличная женщина тебя вполне удовлетворяет. А кровь великой нации смешивается чёрт её знает с чем!
— Брось, Франц, опять ты ударился в свою философию.
— Не понимаем мы друг друга. Однако перейдём к делу. Меня беспокоит несколько обстоятельств, и прежде всего судьба капитана Келлера.
— Что именно?
— Этот погром означает его провал, другого объяснения я не нахожу.
— Это возможно.
— Не только возможно, а факт! Вторые сутки он не выходит на связь, а всегда был точен.
— Может быть, что-то мешает.
— Может быть. Но действия партизан! Откуда у них такая осведомлённость?
Шварц неторопливо прошёлся от окна к дверям и обратно и рассудительно сказал:
— Не волнуйся, Франц, ничего страшного нет. Группенфюрер обещал прислать карательный батальон. Расположение партизан мы знаем. Не удалось раздавить голову — ударим по всему туловищу!
— С карателями — это точно?
— Точно.
— Срок?
— В течение недели.
— Это хорошо, но так или иначе, выглядим мы с тобой пока неважно. Мне, откровенно говоря, так и не удалось установить истинной причины последнего провала. Я чувствую, нас водят за нос. В каждом русском, который клянётся в верности нам, мне чудится враг.
— Надеюсь, Наташа вне подозрений?
— Пока — да.
— Почему — «пока»?
— Есть у русских поговорка: в тихом омуте черти водятся.
— Пугаешь? — с усмешкой спросил Ганс.
— Нет, но если у тебя есть совесть, то ты не отнимешь у них волю, упрямство, необузданный фанатизм и какое-то закоренелое недоверие и неистребимую ненависть к нам.
— Не у всех.
— Не верю я переметнувшимся к нам канальям. Можно всегда, в любой момент получить нож в спину. Тебе не мешало бы это иметь в виду.
— Опять ты усложняешь!
Демель встал, медленно прошёлся по кабинету, остановился у окна, зябко повёл плечами, устало опустил веки. Шварц удивлённо посмотрел на него — весь его вид говорил о чём-то значительном и тревожном. Демель вернулся к столу и произнёс изменившимся голосом: