Том 3. Менестрель. Поэмы (Северянин) - страница 12

Владычица ласкательного плена.
Плен воли и равно свободу плена,
Все их оттенки, как и все права,
Я перевью в жемчужные слова, —
И будет песнь моя о них жива.
Пусть внемлет ей восторженная Сэна,
Познав, как мной оправдана измена.
Измены нет. Сама любовь — измена;
Когда одна любовь бежит из плена,
Другая — в плен. Пусть водоплещет Сэна
Аплодисментно на мои слова;
Измены нет: любовь всегда права,
И этим чувством грудь моя жива.

Секстина XV

О, похоть, похоть! ты — как нетопырь
Дитя-урод зловонного болота,
Костер, который осветил пустырь,
Сусальная беззлатка — позолота
Ты тяжела, как сто пудовых гирь,
Нет у тебя, ползучая, полета.
И разве можно требовать полета
От мыши, что зовется нетопырь,
И разве ждать ажурности от гирь,
И разве аромат вдыхать болота,
И разве есть в хлопушке позолота,
И разве тени может дать пустырь?
Бесплоден, бестенист и наг пустырь —
Аэродром машинного полета.
На нем жалка и солнца позолота.
Излюбовал его лишь нетопырь,
Как злой намек на тленное болото
На пустыре, и крылья с грузом гирь.
О, похоть, похоть с ожерельем гирь,
В тебе безглазый нравственный пустырь.
Ты вся полна миазмами болота,
Поврага страсти, дрожи и полета,
Но ты летишь на свет, как нетопырь,
И ведая, как слепит позолота.
Летучей мыши — света позолота
Опасна, как крылу — вес тяжких гирь,
Как овощам — заброшенный пустырь.
Не впейся мне в лицо, о нетопырь,
Как избежать мне твоего «полета»,
О, серый призрак хлипкого болота?
Кто любит море, тот бежит болота.
Страсть любящему — плоти позолота
Не золота. Нет в похоти полета.
Кто любит сад, тому постыл пустырь.
Мне паутинка драгоценней гирь
И соловей милей, чем нетопырь.

Рисунок

В приморском парке над рекою есть сосна,
Своею формою похожая на лиру,
И на оранжевом закате в октябре
Приходит девушка туда ежевечерно.
Со лба спускаются на груди две косы,
Глаза безумствуют весело-голубые,
Веснушки радостно порхают по лицу,
И губы, узкие и длинные, надменны…
В нее, я знаю, вся деревня влюблена
(Я разумею под «деревней» — все мужчины),
Ей лестно чувствовать любовь со всех сторон,
Но для желаний всех она неуловима.
Она кокетлива и девственно-груба,
Такая ласковая по природе,
Она чувствительна и чувственна, но страсть
Ей подчиняется, а не она — порыву…

Утопленный душой

Мое одиночество полно безнадежности,
Не может быть выхода душе из него.
Томлюсь ожиданием несбыточной нежности,
Люблю подсознательно — не знаю кого.
Зову несмолкаемо далекую — близкую,
Быть может — телесную, быть может — мечту.
И в непогодь темную по лесу я рыскаю,
Свою невозможную ловя на лету.
Но что ж безнадежного в моем одиночестве?
Зачем промелькнувшая осталась чужой?