Кто-то дотронулся до моего плеча. Вздрогнув, я открыл глаза. Надо мной склонился встревоженный Этторе Майорана:
— Почти три часа ночи, штурмбаннфюрер. У вас все в порядке?
— Да, что-то я сегодня припозднился, — мрачно ответил я, выбираясь из капсулы. После этого, продолжая прокручивать в голове привидевшиеся образы, я отправился домой.
Магдалена не спала. Я расстегнул воротник мундира и устало уселся в кресло напротив нашей кровати. Она, полулежа на подушках, читала книгу, положив ее на свои согнутые в коленях стройные ноги. Кроме легкого шелкового халатика на ней ничего не было. Светлые волосы собраны в узел, открывая красивую шею. Не поднимая головы, она посмотрела на меня внимательными изумрудными глазами. Любимое и такое знакомое лицо. Я замер, вдруг заметив невероятное сходство Магдалены и образа, высеченного в камне, что совсем недавно привиделся мне. Девушка, продолжая смотреть мне в глаза, медленно раздвинула ноги. По телу разлился приятный жар. Магдалена, не меняя позы и продолжая смотреть на меня, аккуратно положила книгу на прикроватный столик. Халатик начал сползать с плеча, открывая взгляду округлую грудь. Краешки губ Магдалены чуть приподнялись в легкой манящей улыбке. Я сорвал с себя мундир и приник к ее телу.
Сидя за столом кабинета начальника охраны Нового Берлина, который до меня занимал Эверс, я рассматривал окружающую обстановку. Здесь я бывал редко и поэтому до сих пор не удосужился что-либо поменять. Взгляд мой зацепился за одну из фотографий, висевших на стене. На ней был изображен Эверс, стоящий в парадной черной форме под виселицей, на которой болтался чей-то труп. Я поднялся и, сорвав фото, бросил его в урну.
«Что заставляет людей упиваться чужой смертью? Почему так много вокруг „эверсов“, которых вид крови и страданий доводит чуть ли не до оргазма? — размышлял я, разглядывая урну. — Быть может, дает себя знать одна из дьявольских боевых программ Осириса? Что же случится, если ее разблокировать?»
В дверь постучали.
— Входите, — бросил я.
На пороге стоял доктор Раух — худощавый субъект среднего роста, лет сорока пяти. Его редкие светлые волосы были тщательно зачесаны назад, лицо гладко выбрито. Близко посаженные бесцветные глаза и чуть вытянутая вперед нижняя часть лица придавали ему неприятное сходство с каким-то животным. Спросив разрешения, он сел напротив меня.
— Чем обязан, господин Раух? — спросил я, мучительно пытаясь понять, какое же животное он мне напоминает.
— Для начала, штурмбаннфюрер, я хочу, чтобы вы взглянули на мои бумаги, — хорошо поставленным и уверенным голосом сказал Раух, выложив передо мной несколько листков бумаги, подписанных рейхсфюрером. Я быстро пробежал по ним глазами и убедился в практически неограниченных полномочиях визитера.