В подробном исследовании, основанном на интервью с представителями отдельных групп населения, Сассун обнаружил, что в процессе опроса люди часто незаметно меняют свою позицию на прямо противоположную. В противовес обычному изображению конспирологов как людей, необычайно упертых в своих взглядах, Тернер в том же духе выяснила, что ее респонденты часто не могли определиться или уклонялись от ответа, когда их просили точно назвать заговорщиков либо описать механизм заговора. Нередко респонденты Тернер повторяли теории и слухи, не веря в них до конца (хотя, наоборот, те, кто твердо верил слухам, часто упрямо стояли на своем, когда Тернер предъявляла им доказательства обратного, словно авторитет опыта значил для них больше любых доказательств). Эта форма ничем не связанных, но крайне эмоциональных воззрений (или воззрений, больше похожих на веру), возможно, как-то помогает объяснить высокий процент «черной паранойи», обнаруживаемый в опросах общественного мнения. Целый ряд убеждений оказывается в путах эмоционального и изменчивого языка заговора, и проблема быстро поляризуется. Поэтому важно помнить, что мы имеем дело не с одними только голыми фактами. Как мы видели на примере феминизма, никогда нельзя забывать о проблеме образа: определиться с тем, что считается конспирологией и паранойей, — это еще не значит решить какую-то из реально обсуждаемых проблем.
Заговор вуду
Мы уже увидели, что неразбериха вокруг понятий заговор и геноцид отчасти вызвана неопределенностью, окружающей их повседневное использование. Кроме того, этой путанице способствует намеренно конфронтационное звучание, которое придают этим словам черные комментаторы. При этом они нередко стремятся приписать властям высокую степень моральной ответственности за события, от которых обычно отмахиваются как от «случайных» или «неудачных», или в духе «сами виноваты». Но некоторые черные мыслители и творческие деятели превращают двусмысленность заговора в положительную особенность своих формальных эстетических экспериментов, тем самым создавая особую черную культуру заговора. В последней части этой главы мы рассмотрим три примера: роман Ишмаэля Рида «Мумбо-Юмбо» (1972), сложную система взглядов «Нации ислама» и творчество таких рэпе-ров, как Public Enemy, Тупак Шакур и Wu-Tang Clan.
Роман Рида — одно из классических постмодернистских конспирологических произведений, наряду с творениями Томаса Пинчона и Уильяма Берроуза на тему паранойи. С романами Берроуза «Мумбо-Юмбо» роднит желание расследовать трансисторический заговор с целью порабощения творческого сознания. А вслед за тремя конспирологическими романами Пинчона Рид с сатирическим щегольством оценивает возможности и подвохи конспирологии как эстетической и политической формы. Хотя, на первый взгляд, Рид рассказывает о нарастании и спаде черного культурного взрыва, главным признаком которого стало Гарлемское возрождение в 1920-х годах, его книга, как и исторический роман Пинчона «Радуга тяготения», написана уже после завершения контркультурных приключений 1960-х и предлагает аллегорическое исследование успехов, достигну тых движением чернокожих за это десятилетие. Как объяснил сам Рид в одном из интервью, он старается использовать «все модели эпохи», в том числе и «изрядную кон спи рати вистскую струю, характерную для 1960-х, — за политическими событиями тогда неизменно усматривали заговор».