* * *
В те времена люди воспринимали античность как идеальную модель жизни, как набор идеальных доктрин. Прошлое было крохотным мирком, который становился тем меньше, чем дальше от него отходишь. Там жили добрые знакомые (боги, великомученики, герои, героини), олицетворявшие известные добродетели (постоянство, благородство, храбрость, изящество), воплощающие неоспоримые идеалы мужской и женской красоты, а также сильной, но безопасной — благодаря загадочности, отбитым частям, вылинявшим краскам — чувственности.
Люди жаждали просвещения. Знания были в моде, а филистерство — нет. И поскольку позы, которые принимала протеже Кавалера, принадлежали античной мифологии, древней истории или драматургии, то наблюдение за ее Позициями, как они назывались, было сродни викторине.
Вот она распускает волосы, поднимается с корточек, молитвенно воздевает руки, роняет на пол кубок, бросается на колени, приставляет к груди нож…
Ахи, перешептывание среди публики. Неуверенные аплодисменты. Тем, кто еще не догадался, соседи подсказывают на ухо. Аплодисменты усиливаются. И крики: «Браво, Ариадна!»
Или: «Браво, Ифигения!»
Кавалер — режиссер и привилегированный зритель — стоит рядом и с серьезным видом кивает. Он бы улыбался, если бы считал это уместным. Поэт же улыбнулся — оглядывая напряженную неподвижность пожилого человека, его столь очевидную в сравнении с молодым пышным телом старческую худобу.
* * *
Великий момент! — произнес поэт на своем высокопарном французском. — Вот что должно отражать великое искусство. Наиболее типические, трогательные, человечные моменты жизни. Мои комплименты, мадам Харт.
Спасибо, — поблагодарила она.
Ваше искусство весьма необычно, — серьезно сказал поэт. — Непонятно, как вам удается столь быстро переходить от одной позы к другой.
Просто удается и все, — сказала она.
О, разумеется, — улыбнулся он. — Понимаю. У настоящего артиста всегда есть свои секреты.
Но мне просто удается, — повторила молодая женщина, краснея. Не хочет же он, в самом деле, чтобы она рассказала, как эго получается.
Все же, как вы это делаете? — настаивал поэт. — Что, персонаж предстает перед вашим мысленным взором?
Пожалуй, — сказала она. — Да.
Ее волосы были влажны. Поэт задумался, каково это — обнимать ее. Но она — не в его вкусе. Ему нравятся женщины более образованные либо более скромные, не такие живые. А она так и пышет талантом. Безусловно, исполнение замечательно талантливо. Она — не только всеми признанное произведение искусства, но и сама творец. Модель — и одновременно художник. Отчего бы и нет? Впрочем, гений — это нечто другое. Так же как счастье. Поэт еще раз подумал о том, сколь счастлив Кавалер. Счастлив, ибо не желает большего, чем у него есть.