— Я и в первый-то раз чуть не умерла! — вырвалось у меня.
Мне было наплевать на то, что передо мной, понурив плечи, сидит конюх Джаспера и притворяется, будто не слышит нашего разговора.
— Знаю, — спокойно отозвалась мать. — И это цена того, чтобы называться женщиной. Твой муж исполнил свой долг и умер. Ты тоже исполнила свой долг и осталась жива. Мы уже обсуждали, что тебе повезло, а твоему мужу нет. Будем надеяться, что и впредь тебе будет только везти.
— А если в следующий раз мне все-таки не повезет? Вдруг и меня тоже преследуют неудачи Бофоров? Вдруг в следующий раз повитухи послушаются тебя и позволят мне умереть? Что, если они поступят так, как ты велела им в прошлый раз: вытащат твоего внука живым из мертвого тела твоей дочери?
Но мать и глазом не моргнула.
— Всегда следует спасать в первую очередь ребенка, а не мать. Так и Святая церковь советует, и тебе это прекрасно известно. Я всего лишь напомнила тем женщинам об их долге. И совершенно необязательно принимать каждое слово на свой счет, Маргарита. Ты все превращаешь в свою личную трагедию.
— По-моему, это и есть моя личная трагедия, если ты, моя мать, приказываешь повитухам спасать ребенка и позволить мне умереть.
Она лишь слегка пожала плечами и отступила на шаг.
— Таков риск, на который приходится идти любой женщине. Мужчины часто погибают в бою, а женщины — в родах. Битва, впрочем, куда опасней. Так что шансы на победу у тебя значительно выше.
— Но что, если мои шансы окажутся слишком малы? Что, если мне не повезет? Что, если я умру?
— Тогда ты должна быть довольна тем, что уже родила одного сына, наследника дома Ланкастеров.
— Мама, клянусь Господом… — начала я, и голос мой дрогнул от сдерживаемых слез. — Клянусь, мне просто необходимо верить, что в этой жизни у меня есть иное, более высокое предназначение, чем быть просто чьей-то женой да еще и переходить из рук одного мужчины в руки другого, надеясь при этом не скончаться в родах.
Мать покачала головой и улыбнулась так, словно эта вспышка гнева — всего лишь жалкий каприз маленькой девочки, недовольной своими куклами.
— Нет, моя дорогая, — произнесла она спокойно и твердо. — Никакого иного предназначения в этой жизни у тебя нет. Так что смири сердце и исполняй свой долг. Увидимся в январе на твоей свадьбе с сэром Генри.
В замок Пембрук я возвращалась в мрачном молчании; мне не приносили радости даже явные приметы наступающей весны. Я отворачивалась от диких нарциссов, золотом и серебром сверкавших на зеленеющих горных пастбищах, и была глуха к настойчивому веселому пению птиц. Мне было безразлично, что чибис низко парит над вспаханным полем, словно пытаясь пробудить меня своим резким посвистом. Да и бекас, камнем падая с неба и издавая звуки, более всего напоминавшие раскатистую барабанную дробь, звал не меня. Я же размышляла о том, что жизнь моя, увы, не будет посвящена Богу и ни в коей мере не станет жизнью избранных. Я буду подписываться всего лишь «Маргарита Стаффорд», я ведь даже герцогиней не стану. Так и буду существовать дальше, точно воробышек, примостившийся на ветке зеленой изгороди, пока меня не убьет ястреб-перепелятник, но смерти моей никто не заметит, и никто не станет меня оплакивать. Мать сама призналась, что моя жизнь не стоит ничьих усилий, что я в лучшем случае могу надеяться лишь на одно: избежать ранней смерти в родах.