Вдруг я почувствовала, что меня трясет.
— Никогда не думала, что ты отправишься на войну, — пробормотала я, и мой голос дрогнул. — Я всегда была уверена, что ты откажешься сражаться. Нет, я никогда не думала, что ты тоже туда отправишься!
Муж улыбнулся, словно это было просто горькой шуткой.
— Ну да, ты считала меня трусом, а теперь отчего-то не испытываешь никакой радости, когда я решил проявить храбрость? Забудь об этом. Мой отец сложил голову за короля, но даже он примкнул к армии лишь в самый последний момент. Теперь, видно, настал мой черед; придется и мне поучаствовать в битве. Как и отец, я тоже оттягивал эту необходимость, пока было возможно. Если мы проиграем, королем станет Йорк. На троне будут вечно сидеть его наследники, и дом Ланкастеров никогда уже не станет королевским. Так что это даже не вопрос справедливости, а вопрос того, на чьей стороне я родился. Королем должен быть настоящий король; и мне придется бороться за это. Иначе твоему сыну никогда уже не быть в трех шагах от престола; лишившись титула, земельных владений и принадлежности к королевской фамилии, он станет самым обычным ребенком. А нас с тобой в собственной стране будут считать предателями. Возможно, даже наши земли передадут кому-то другому. Я просто не представляю, как много мы в таком случае потеряем.
— Когда ты выезжаешь? — срывающимся тоненьким голосом спросила я.
Он улыбнулся, но на этот раз в его улыбке не было ни иронии, ни теплоты.
— Боюсь, мне придется выехать прямо сейчас.
Когда утром они проснулись, вокруг стояла тишина. Весь мир, казалось, укрыла волшебная пелена кружащегося снега. Было очень холодно. Мелкий густой снег начался еще на рассвете, и весь день пурга завивала свои пряди вокруг боевых штандартов. Армия Ланкастеров, занявшая близ селения Таутон командную высоту в длинной цепи холмов, откуда идеально просматривались все окрестные поля и возвышенности, внимательно следила за раскинувшейся внизу долиной, где, прячась за вихрем снежных хлопьев, затаилась армия Йорков. Для артиллерийской стрельбы было слишком сыро, а ланкастерских лучников слепила метель, да и тетивы на луках отсырели. Стреляли они почти вслепую, целясь куда-то в белую пелену, скрывавшую подножие холма; время от времени оттуда тоже взлетала туча стрел, но Йоркским стрелкам попасть в цель было куда легче, поскольку они вполне отчетливо видели силуэты вражеских лучников на фоне светло-серого неба.
Казалось, сам Господь позаботился о том, чтобы из-за погоды в это Вербное воскресенье армии сошлись врукопашную. Это было самое жестокое из всех сражений долгой войны; впоследствии поле, на котором оно состоялось, назвали Кровавым лугом. Ряд за рядом падали ланкастерские новобранцы под градом стрел, прежде чем командиры разрешили им пойти в атаку. Тогда, побросав бесполезные луки, они выхватили мечи, топоры и ножи и лавиной ринулись вниз по склону холма навстречу армии, которой управлял восемнадцатилетний мальчишка, возжелавший стать королем и изо всех сил старавшийся удержать своих людей в строю, несмотря на стремительную атаку ланкастерцев, ревевших: «Долой Йорка!», «Долой Уорика!»