— Да тута во дворе по Безымянному есть тихий такой закуток: чайная Прокофьича зовётся. Пойдёмте туда, — предложил Дементий.
— Ну пойдём, — согласился Шумилов, — веди.
Все эти незатейливые бандитские приёмы с отходом за угол были известны со времён сотворения мира. Можно было бы дунуть в полицейский свисток, и через пару минут тут бы оказался квартальный надзиратель, но тогда бы Шумилов никогда не достиг цели, ради которой оказался в этой клоаке. Поэтому он решил сыграть в предложенную ему игру, благо знал её правила, о чём красномордый Дементий, конечно же, не догадывался. Шумилову не то чтобы нравилось драться или бить людей (вовсе нет, он был очень тихим и мирным человеком в обычной обстановке), но при известных обстоятельствах он впадал прямо — таки в неконтролируемую ярость. Сказывалась, видимо, горячая казачья кровь, тот самый темперамент, что толкал его отца чуть ли не до 45 лет выходить на масленницу биться «на кулачках» с соседскими мужиками. При этом ни дворянское достоинство, ни прежние воинские заслуги вовсе не препятствовало известному на весь Дон коннозаводчику разгонять кровь добрыми тумаками. Да и не он один баловался на Дону такими потехами. Во всяком случае, дворянские детки, с которыми Алексей Шумилов учился в ростовской гимназии, с удовольствием выходили «метелить» сынков купеческих из коммерческого училища через квартал. Те в долгу не оставались, поскольку были прямыми потомками точно таких же служивых казаков, а потому гимназистам тоже перепадало изрядно. Шумилов как никто другой знал, что человек может спать в шелку и читать французские журналы, играть в бильярд и курить кальян, но в известные моменты жизни, связанные с риском, вся эта воспитанная утотчённость может слетать даже с самого благородного дворянина и тогда в полной мере проявляет себя дремлющий темперамент. Если, конечно, есть чему проявляться, ибо надо иметь соответствующую природную закваску для того, чтобы сворачивать челюсти и крошить чужие зубы…
Шумилов с Дементием двинулись по Безымянному переулку прочь от Лиговского проспекта, миновали пару домов, прошли под арку и очутились в каком — то убогом дворе с полуразвалившимся нежилым флигелем, отгороженным забором и канавой поперёк. Дементий шёл впереди и дружелюбно о чём — то бубнил, Шумилов тащился сзади, не забывая оглядываться и озираться по сторонам. Ничего подозрительного он не замечал; если откуда и должны были подвалить дружки красномордого, то только не со спины.
Продвигаясь вдоль забора, Дементий оглянулся пару раз на Алексея и вдруг, подняв перед собой согнутую руку, сноровисто крутанулся вокруг своей оси. Своим локтём он явно метил в голову Шумилову и этот удар, сокрушительный сам по себе, непременно отбросил бы Алексея на забор, да только тот оказался готов к подобным телодвижениям. Он нырнул под руку — благо с его ростом это было несложно сделать — и упал на колено, левая рука рванула с пояса кастет и взлетела вверх, подобно поршню паровой машины. Кулак с зажатым двухфунтовым кастетом воткнулся в самые мудя Дементия и даже будь на том штаны из кровельного железа, они бы не спасли его от этого безжалостного удара. Здоровенный мужик взвыл нечеловеческим голосом и повалился на Шумилова точно подрубленное дерево, при этом пряжка его ремня задела лоб Шумилова и болезненно ожгла его. Всё описанное произошло чрезвычайно быстро и заняло меньше секунды. Алексей, придавленный неожиданно свалившейся сверху массой, не удержал равновесия и упал на четвереньки, уронив шляпу и угодив руками и полами плаща в грязь. Через секунду, однако, он уже вскочил на ноги и озирался по сторонам. Дементий, вытянувшийся в полный рост, хватал ртом воздух и был не в силах произнести даже слово. В это мгновение он был похож на рыбу, выброшенную из воды.