— Любовь? К вам? — Застигнутая врасплох Жюли задохнулась от возмущения, но тут же вспомнила очередной аргумент. — Зачем вы солгали в больнице о наших отношениях? Мы с вами не обручены и никогда не будем вместе. Запомните или запишите, если боитесь забыть.
— На вашем месте я бы не давал невыполнимых обещаний. Жизнь меняется каждую минуту. Вдруг завтра, проснувшись, вы поймете, что хотите быть со мной?
Шарль обошел кровать и встал спиной к окну, облокотившись о подоконник. Он по-прежнему не сводил глаз с Жюли, внимательно наблюдая за ее реакцией. Она же не могла обнаружить на его лице никаких чувств. Он вел себя так, словно с безграничным терпением объяснял неоспоримую истину несмышленому ребенку. Своим поведением он как будто хотел показать, что не станет сердиться на очевидные глупости.
Жюли предприняла очередную попытку сопротивления:
— Неужели ваше упрямство настолько безгранично?
— Мое упрямство меркнет по сравнению с вашим. Поймите, нет ничего плохого в моем поступке. Я не причинил никому зла.
— А как же я? Ваши сумасбродные поступки постоянно портят мне настроение!
— Искренность не может быть во вред. А я не лгал, когда говорил о своих чувствах. В моей душе мы давно почти женаты.
— Тем не менее вы не должны говорить что-либо, касающееся меня, не спросив моего согласия. Я никому не позволю руководить своей жизнью!
— Прекратите, Жюли, — устало махнул рукой Шарль. — Вы чудесная, замечательная, добрая и обладаете острым умом. Я полюбил вас за эти и многие другие качества. Но актерский талант у вас отсутствует напрочь. Не знаю, насколько вам удалось убедить саму себя в справедливости тех гневных обвинений, которые вы выдвинули против меня, однако я остаюсь при своем мнении.
— Вы поступаете некрасиво, — ответила она, не найдя других доводов.
— Я поступаю от чистого сердца, в отличие от вас. К чему разыгрывать этот спектакль и нападать на меня, если в глубине души вы всем довольны?
— Откуда такая уверенность? Как будто вы можете прочитать мои мысли!
— Нет, у меня отсутствуют сверхъестественные способности. Просто я умею отличать настоящую злость от наигранной.
— Ну это уж слишком! — Жюли в негодовании вцепилась в простыню, словно ей в руки попался Шарль. — Являетесь без приглашения, ведете себя как последний нахал, оскорбляете!.. Уходите немедленно!
— Простите, но я вынужден отказать вам.
— Что?! Какая неслыханная наглость! Я… я сейчас позову медсестру, и она выпроводит вас. Вы больше близко ко мне не подойдете!
— Если хотите устроить цирк на потеху всей больнице, ради бога. Зовите хоть главного врача. Я с удовольствием посмотрю, что у вас получится. — С этими словами Шарль взял со стула пакет, извлек оттуда домашние тапки, плед и книгу. Затем, не обращая внимания на испепеляющий взгляд Жюли, переобулся и лег на небольшую кушетку возле ее кровати. — Поймите, — сказал он, открывая увесистый фолиант, — я пришел, чтобы остаться на ночь. Не сердитесь, но не уйду, даже если вы станете метать громы и молнии, от которых развалится больница. И мною руководит отнюдь не упрямство, как вы считаете, а чувство, воспеваемое поэтами всех времен и народов.