— Я долго размышлял на эту тему и решил этого не делать, — ответил он. — Тебе тогда было всего восемнадцать лет…
— Ах, ну конечно, — прервала Стефи насмешливо. Она снова вспомнила разговор в саду, и его слова больно уязвили ее. — Иначе говоря, я была для тебя сопливой девчонкой. Мне нужно было немного подрасти. Что ж, как видишь, я подросла.
— Я заметил, — отозвался он. И задал вопрос, которого она совершенно не ждала: — А почему ты не приехала на похороны матери?
На эту тему ей совершенно не хотелось говорить, но, поскольку что-то надо было ответить, она сказала:
— Я тогда работала официанткой на теплоходе и узнала о ее смерти только через месяц.
Стефани вздохнула и надолго замолчала. Она вспомнила свой шок от этого известия, свое горе, ужасное чувство вины перед мамой и ощущение, что теперь она осталась совсем одна на этом свете.
Сквозь пелену воспоминаний она услышала, как Клайв что-то тихо сказал. Она не разобрала слов, но тон его голоса насторожил ее. Девушка подняла голову и поняла, что последние несколько минут нервно водит мизинцем по краю стакана. Клайв смотрел на движение ее пальца молча и неподвижно, но взгляд его был так красноречив, что Стефани содрогнулась всем телом. Первым импульсом было отдернуть руку, но она тут же вспомнила, что должна соблазнять его, и заставила себя продолжить это движение, смотря ему прямо в глаза. Клайв опять что-то пробормотал и вдруг резко вытянул руку и сжал ее кисть. Кровь бросилась девушке в лицо, и с минуту она молча вырывалась, но он, легко преодолев ее сопротивление, притянул ее руку к себе и спросил сдавленным голосом:
— Стефи, почему ты так поспешно уехала из Штатов? Я не верю, что это было просто желание сменить обстановку.
Сказать? Признаться? Чувствуя, как он сжимает ее ладонь своими горячими железными пальцами, девушка вдруг поняла, что он ни за что не оставит ее в покое, пока не вытрясет из нее правду. Несколько секунд Стефи боролась с собой, а потом произнесла с чувством человека, бросающегося с обрыва:
— Потому что я не собиралась приносить себя в жертву амбициям отца. Мне почему-то казалось, что отец не должен торговать любовью своей дочери.
Ну, что ты на это скажешь? — думала она, лихорадочно дыша. Станешь все отрицать?
На секунду глаза Клайва загорелись, но он тут же взял себя в руки, и его лицо снова сделалось каменным.
— Он действительно мог так поступить? — спросил он голосом, выражение которого понять было невозможно.
Она опять оказалась перед выбором: сказать ему все до конца или ограничиться общими словами и посмотреть, как он будет реагировать. Но она больше не могла сдерживаться.