— И куда прикажешь, Зорин?! — прокричал ему в лицо какой-то зеленый Ралдыгин. — Полезем из оврага — нас и кокнут. Не добежим до леса…
— По пали! — Он ткнул подбородком и помчался первым, пригнувшись — не потому что трусом был, а чтобы пример подать…
Он несся, виляя между глиняными каменьями, спотыкался, увязал в каких-то трещинах, барахтался в чахлой растительности, снабженной острыми шипами. Карабкался по склону, когда овраг уперся в каменную горку, обрывался, съезжал вниз, его подталкивали в спину. До скальной гряды было метров десять по крошеву — он летел через этот открытый участок, вверив свою недостойную жизнь Богу, удаче, кому там еще… Карабкался по камням, машинально впитывая визуальную информацию. Гряда довольно длинная, рваная, зубастая, одним краем вгрызается в лес, из которого они так непродуманно вышли…
Их заметили, перенесли огонь. Из автоматов уже не могли достать, а вот из пулеметов и карабинов… Он полз по гряде, взбираясь на склон, хоронился между камнями и видел краем глаза, как перебегают открытый участок, выбравшись из оврага, его солдаты. Один не добежал, ахнул, сломался, словно через колено переломили. Ванька Чеботаев споткнулся о тело, покатился колбаской…
— Алексей, Алтыгова убили! — крикнул Ралдыгин.
Эх, Григорий Терентьевич, ненадолго же тебя хватило… Зорин высунулся из-за камня. Рядом уже кряхтел, сопел, пристраивал Гурвич, продалбливал рукояткой автомата место для упора.
С этой части гряды хорошо просматривался участок, где они попали в засаду. Немцев было не меньше взвода. Они рассредоточивались, разбегались. Часть пустилась к оврагу, другие развернулись в поле. Офицер перебегал с места на место, командовал простуженным голосом. Двое, не таясь, подошли к камню, за которым прятался Чулымов. Постояли там какое-то время, обмолвились парой слов. Один передернул затвор, пропорол очередью мертвое тело. Мертвец никак не отреагировал. Зорин отметил со злорадным удовлетворением, что Чулымов не просто так отдал свою жизнь, а продал — мертвый солдат в мышиной форме в трех шагах от камня был тому ярким подтверждением.
— Жалко капитана… — прокряхтел Гурвич. — Как ни крути, а жалко… Нормальный был мужик, хотя и испорченный своей слепой идеологией… Должность занимал дерьмовую, погиб геройски… Ничего не понимаю в этой жизни…
Он бормотал что-то еще, но Зорин не слушал. Пробило на философию мужика, пускай себе. Немцы развернулись цепью, начали по одному перебегать. Человек восемь спустились в овраг, побежали бодрой рысью. Бежать им было порядка ста пятидесяти метров. А потом откос, ровная площадка перед кучкой скал, тело рядового Алтыгова — боец определенно был мертв. Раненый бы извертелся уже весь…