- Как по суровью?
- Подбиваем по суровью...
- Значит, вытягиваете?
- Вытягиваем...
- По миткалю?
- Подбиваем по миткалю...
- А по чесуче?
- Подбиваем по чесуче...
...Телефонный звонок, дребезжащий и долгий, вонзился в утренний сон семьи, как сигнал бедствия. Он разбудил всех, но никто не поднялся.
- Что это? - испуганно спрашивает моя жена.
- Одна наша старая родственница. Наверное, опять денег просит.
- Хоть бы она подохла скорей,- вздыхает жена и натягивает одеяло на голову.
...- Не отвечает ваша Москва,- сказала со злобой телефонистка.
- Они спят... они проснутся... Очень вас прошу, попробуйте еще раз...
Телефонистка покрутила ручку аппарата еще и еще. В трубке послышались разряды, шелест, словно ветер проплутал осенней лесной дорожкой; тонкий гудок, тихий и частый постук, будто дождик барабанит по листьям; вдруг какая-то музыка возникла далеко, резко нарастая в силе, приблизилась и снова отхлынула, исчезла вдали. Голос пространства тревожен и печален, от него щемило сердце. И вдруг далеко-далеко, с другого конца света, но совсем отчетливо услышал он голос своей бывшей жены:
- Да?..
Тоненькая ниточка наконец-то протянулась к нему, и, как ни тонка она была, он почувствовал себя сильней близостью ныне чужой, пусть закрытой для него навсегда семьи. Он закричал:
- Здравствуй, Катенька!.. Как вы живете все?..
- Ничего.- Голос сух и отстраняющ. Но может быть, это расстояние делает его таким?
Крепко зажав в руке трубку, словно боясь, что ее отнимут, он кричит:
- Как Сережа?..
- Ничего...
- Что он поделывает?..
- Ничего...
В голосе раздражение. Интонация, знакомая ему с давней поры их близости,- но менее всего ожидал он встретить ее сейчас. У него заболело сердце глухой тревожной болью. Он не может спросить, как не мог спросить все эти годы: за что с ним так? Ему вспомнилась длинная, трудная дорога, которой он шел сюда и которой ему предстоит идти назад...
...Стоя босыми ногами на полу, бывшая жена отчетливо слышала все большую робость, потерянность его голоса. Но что могла она поделать? Если б хоть не так рано было, она бы нашлась, но не варит тяжелая со сна голова. Сказать бы хоть что-нибудь.
- Как твое здоровье?
- У меня две болезни: сердце и очень хороший аппетит,- шутит он с другого конца света. Она чувствует слабую надежду в его голосе.
- Ничего не поделаешь, всем худо,- говорит она - совсем, совсем не то, чего он ждет, говорит и сама чувствует это. Ей хочется сказать, что она не виновата, но не находит слов, и тоненькая ниточка обрывается.
А что было ей делать? Она не могла даже назвать его по имени - у сына ночевала жена, а жена ничего не должна знать. Боже упаси, чтобы она догадалась...