– Мирон Яковлевич, как поживает планетарный дух?
– Сергей Георгиевич, вы знаете, за что сожгли Джордано Филиппо Бруно из города Нолы?
– За истину.
– Нет, за унижение человеческого духа. Отцы церкви в центре мироздания ставили человека, вернее, его дух. Бога. А Джордано Бруно заявил, что миров много и наша Земля одна из них. Значит, не единственный дух правит всем.
– Не хотите ли и вы меня сжечь высоковольтным биополем за неприятие вашего планетарного духа?
– Время вас возьмет, Сергей Георгиевич.
– Да, мы не умираем – это время берет нас в свои загадочные пучины. Вернее, подбирает на своем пути.
– Подбирает лишь материальную оболочку, тело. Над духом время не властно.
– Ошибаетесь, Мирон Яковлевич. Наоборот, над телом время, в сущности, не властно. Оно разлагается и переходит в другую форму материи. Травы, землю, вещества… А человеческая личность, единственная и неповторимая, умирает навсегда.
– Нет, она приобщается к планетарному духу.
Смиритский считал, что я против этого планетарного духа… Против бессмертия? Я-то, полагавший, что только тот достоин жизни, кто осознал временность своего существования и помнит про смерть? Я-то, который задумывался о смерти у каждого трупа?
Но в моем кабинете сидел жгучеглазый человек, который обнадеживал: черт с ним, с бренным телом и смертью, коли можно навечно поселиться в планетарном духе.
– Сергей Георгиевич, у вас сегодня плохая аура, – заботливо сообщил Смиритский.
– Да, хреновая у меня аура.
И сразу заломило виски, застучало, боль передалась затылку, как-то растеклась по темечку. Видимо, голова побаливала и до этого, но вот упоминание ауры – свечение вокруг головы – восприятие обострило.
– Болит голова?
– Частенько… А что, видно по сиянию?
– В ауре слишком много темного цвета.
– Это худо, – согласился я, ибо кому охота иметь мутную ауру.
Смиритский неожиданно и резко поднялся. Я подумал, что он хочет бежать прочь от такой грязной ауры. Но Мирон Яковлевич очутился за моей спиной. Я хотел было обернуться и глянуть, что ему там надо… Но теплые иголочки пошли по затылку, потом к вискам, к темечку. Они, как вода по готовым руслам, бежали по следам боли, вытесняя ее. Голова делалась легкой и чуть-чуть пьяной. Я сидел, желая продлить это приятное состояние…
Наконец Смиритский опустил руки и вернулся на место. Мое сознание, прочищенное биотоками, догадалось сформулировать вежливый вопрос:
– Вы затем и пришли, чтобы меня полечить?
– Я предлагаю вам более существенную помощь…
– Какую же?
– Сергей Георгиевич, я вижу.
– Никто и не сомневается.
– Я могу увидеть то, что вы пожелаете. Невзирая ни на расстояние, ни на время.