— Неужели не выберемся, Серега? — неожиданно спросил я.
Сергей выпрямился, пошевелил ногой высунувшуюся из костра ветку.
— Ты бы что полегче спросил, — ответил наконец. И так и остался сидеть, обхватив руками колени, глядя в затухающий костер. Подошла Татьяна, звякнула посудой, но ничего не сказала, уселась чуть в стороне. Долго молчали…
Спать легли на берегу, выкопав небольшую ямку в песке. Вещи сложили в изголовье. Ветер шевелил брошенный костер, раздувал уголья. Неожиданно дохнул сильным порывом, разворошил головешки, выстрелил далеко в глубь острова огненную дорожку.
— Влипли, как мухи в навоз! — вздохнул Сергей, додумав какую-то свою мысль.
Он тоже не спал, одолевала тоска. Наташа с Валеркой поди уже дома чаи гоняют, посмеиваются над нашим упрямством.
— Живым отсюда выберусь — на море ни ногой! — грозно пообещал Сергей.
Песок шуршал, перекатывался через нас, но мы на это внимания уже не обращали. К утру погода не изменилась. Норд дул ровно и устойчиво, явно не намереваясь менять направление. Плот покачивался в прибое. Позавтракали всухомятку: сжевали несколько сухарей, даже не запили водой. Было еще нежарко, решили потерпеть сколько возможно. Морской водой злоупотреблять небезопасно. Не хватало еще нам привести домой хронические хвори.
Я усмехнулся своей мысли. Нет, помирать я не собираюсь, раз думаю о дальних последствиях сегодняшнего дня. Мне вспомнился анекдот про самоубийцу, который объяснял свои неудачные попытки повеситься тем, что задыхается. Чем-то похоже.
Встали по расписанным еще с вечера местам. Я на корме возле самого руля. Сергей с подветренного борта у мачты. Татьяна с наветренного. Подняли паруса. Сергей удерживал плот от сноса, фактически исполняя функции утраченного киля. Он уравновешивал силы парусов, направленные в сторону, но не препятствовал движению вперед. Моей задачей было как можно выше задирать корму, чтобы руль не цеплялся за дно. Согнувшись в три погибели, я тянул тяжесть плота к груди, как тяжелоатлет штангу в жиме. От однообразия позы ныла поясница. От чрезмерных нагрузок сводило мышцы рук. Болели порезанные о донный ракушечник ноги. Теперь наученные горьким опытом, мы не снимали обувь, но от боли это не избавляло. Морская вода разъедала старые ранки, они беспрерывно саднили. Шаги у меня выходили маленькие, семенящие. Я как бы мелко пританцовывал на месте. Иногда, не выдержав, на секунду опускал корму. Руль углублялся в песок. Плот почти останавливался. Сергей оборачивал ко мне недовольное лицо. Я делал глубокий вдох и вновь, напрягаясь всеми мышцами тела, втаскивал кормовые трубы на живот. Голова уже кружилась от перенапряжения. Если бы я был один, давно бросил бы это занятие, предпочел бы тихо загнуться, чем так истязать себя.