– Ладно, ладно, отдай листок! – говорю. Подошел, выхватил у него этот треклятый листок, взял и разорвал.
– Что за черт? – говорит. – Зачем ты разорвал?
Я ему даже не ответил. Бросил клочки в корзинку, и все. Потом лег на кровать, и мы оба долго молчали. Он разделся, остался в трусах, а я закурил, лежа на кровати. Курить в спальнях не полагается, но поздно вечером, когда одни спят, а другие ушли, никто не заметит, что пахнет дымом. И потом мне хотелось позлить Стрэдлейтера. Он из себя выходил, когда нарушали правила. Сам он никогда в спальне не курил. А я курил.
Так он и не сказал ни единого словечка про Джейн, ничего. Тогда я сам заговорил:
– Поздно же ты явился, черт побери, если ее отпустили только до девяти тридцати. Она из-за тебя не опоздала, вернулась вовремя?
Он сидел на краю своей койки и стриг ногти на ногах, когда я с ним заговорил.
– Самую малость опоздала, – говорит. – А какого черта ей было отпрашиваться только до половины десятого, да еще в субботу?
О господи, как я его ненавидел в эту минуту!
– В Нью-Йорк ездили? – спрашиваю.
– Ты спятил? Как мы могли попасть в Нью-Йорк, если она отпросилась только до половины десятого?
– Жаль, жаль! – сказал я.
Он посмотрел на меня.
– Слушай, если тебе хочется курить, шел бы ты в уборную. Ты-то отсюда выметаешься, а мне торчать в школе, пока не окончу.
Я на него даже внимания не обратил, будто его и нет. Курю как сумасшедший, и все. Только повернулся на бок и смотрю, как он стрижет свои подлые ногти. Да, ничего себе школа! Вечно при тебе то прыщи давят, то ногти на ногах стригут.
– Ты ей передал от меня привет? – спрашиваю.
– Угу.
Черта лысого он передал, подонок!
– А что она сказала? Ты ее спросил, она по-прежнему ставит все дамки в последний ряд?
– Нет. Не спросил. Что мы с ней – в шашки играли весь вечер, как, по-твоему?
Я ничего ему не ответил. Господи, как я его ненавидел!
– Раз вы не ездили в Нью-Йорк, где же вы с ней были? – спросил я немного погодя. Я ужасно старался, чтоб голос у меня не дрожал, как студень. Нервничал я здорово. Видно, чувствовал, что что-то неладно.
Он наконец обрезал ногти. Встал с кровати в одних трусиках и вдруг начал дурака валять. Подошел ко мне, нагнулся и стал меня толкать в плечо – играет, гад.
– Брось, – говорю, – куда же вы девались, раз вы не поехали в Нью-Йорк?
– Никуда. Сидели в машине, и все! – Он опять стал толкать меня в плечо, дурак такой.
– Брось! – говорю. – В чьей машине?
– Эда Бэнки.
Эд Бэнки был наш тренер по баскетболу. Этот Стрэдлейтер ходил у него в любимчиках, он играл центра в школьной команде, и Эд Бэнки всегда давал ему свою машину. Вообще ученикам не разрешалось брать машину у преподавателей, но эти скоты спортсмены всегда заодно. Во всех школах, где я учился, эти скоты заодно.