А Стрэдлейтер все делает вид, будто боксирует с тенью, все толкает меня в плечо и толкает. В руках у него была зубная щетка, и он сунул ее в рот.
– Что ж вы с ней делали? Путались в машине Эда Бэнки? – голос у меня дрожал просто ужас до чего.
– Ай-ай-ай, какие гадкие слова! Вот я сейчас намажу тебе язык мылом!
– Было дело?
– Это профессиональная тайна, братец мой!
Дальше я что-то не очень помню. Знаю только, что я вскочил с постели, как будто мне понадобилось кое-куда, и вдруг ударил его со всей силы, прямо по зубной щетке, чтобы она разодрала его подлую глотку. Только не попал. Промахнулся. Стукнул его по голове, и все. Наверно, ему было больно, но не так, как мне хотелось. Я бы его мог ударить больнее, но бил я правой рукой. А я ее как следует не могу сжать. Помните, я вам говорил, как я разбил эту руку.
Но тут я очутился на полу, а он сидел на мне красный как рак. Понимаете, уперся коленями мне в грудь, а весил он целую тонну. Руки мне зажал, чтоб я его не ударил. Убил бы я его, подлеца.
– Ты что, спятил? – повторяет, а морда у него все краснее и краснее, у болвана.
– Пусти, дурак! – говорю. Я чуть не ревел, честное слово. – Уйди от меня, сволочь поганая, слышишь?
А он не отпускает. Держит мои руки, а я его обзываю сукиным сыном и всякими словами часов десять подряд. Я даже не помню, что ему говорил. Я ему сказал, что он воображает, будто он может путаться с кем ему угодно. Я ему сказал, что ему безразлично, переставляет девчонка шашки или нет, и вообще ему все безразлично, потому что он идиот и кретин. Он ненавидел, когда его обзывали кретином. Все кретины ненавидят, когда их называют кретинами.
– Ну-ка замолчи, Холден! – говорит, а рожа у самого глупая, красная. – Замолчи, слышишь!
– Ты даже не знаешь, как ее зовут – Джин или Джейн, кретин несчастный!
– Замолчи, Холден, тебе говорят, черт подери! – Я его таки вывел из себя. – Замолчи, или я тебе так врежу!
– Сними с меня свои вонючие коленки, болван, идиот!
– Я тебя отпущу – только замолчи! Замолчишь?
Я ему не ответил.
Он опять сказал:
– Если отпущу, ты замолчишь?
– Да.
Он слез с меня, и я тоже встал. От его паршивых коленок у меня вся грудь болела.
– Все равно ты кретин, слабоумный идиот, сукин сын! – говорю.
Тут он совсем взбесился. Тычет мне под нос свой толстый палец, кретин этакий, грозит:
– Холден, в последний раз предупреждаю, если ты не заткнешь глотку, я тебе так дам…
– А чего мне молчать? – спрашиваю, а сам уже ору на него: – В том-то и беда с вами, кретинами. Вы и поговорить по-человечески не можете. Кретина за сто миль видно: он даже поговорить не умеет…