Соль опыта состояла в том, что после того, как медведь привыкнет к их голосам, они намеревались установить с ним личное знакомство. Оба они верили, что зверь способен понять добрые, филантропические намерения науки.
К великому их огорчению, затея провалилась из-за одной простой, как репа, детали. В тайге оказалась такая прорва любителей сладкого, что они не успевали мазать медом деревья. Если бы медведь даже знал, где для него приготовлено угощение—ему бы пришлось очень торопиться к столу.
Когда Моргунов услышал об этом случае, он так заинтересовался, что захотел встретиться с его участниками. Как произошла эта встреча — не знаю, потому что Вскоре я ушел в рейс.
Это было большое наполненное экзотикой всех морей плаванье. В конце августа наше судно зашло на ремонт в Японию. Там я подружился с инженером завода Кэндзо Исихара. Я поделился с ним пустяковой идеей ремонта распределительного вала главной машины, чем, вероятно, и снискал его расположение. Идеи в Японии стоят дорого. Он пригласил меня к себе, и я сидел на татами в его странном доме (осталось впечатление, что дом состоит из пола, крыши и подпорок) и, вульгарно орудуя хаси*, угощался такими искусно оформленными блюдами, что их жалко было разрушать.
Перед отходом Кэндзо пришел ко мне на судно. Вспоминая этот визит, я с полным основанием утверждаю, что не всегда алкоголь зло. Во всяком случае, укреплению дружеских международных связей «московская» в тот вечер способствовала весьма успешно. И вот ведь что удивительно: через полчаса я свободно заговорил на японском и прекрасно понимал русскую речь своего друга. Справедливости ради следует сказать, что мы не занимались риторикой. Наш разговор был по-мужски сдержан.
— До-дзо**,—говорил я, наполняя рюмку Кэндзо.
— Оченя холосё, едрена мать!— бойко отвечал он. Так мы беседовали часа два и, как и следовало ожидать, наша встреча завершилась русско-японским хором. Расставаясь, я подарил Кэндзо свой фотоаппарат, он же преподнес мне небольшую коробку, перевязанную с японской элегантностью красивой лентой. Проводив его, я вернулся в каюту и развязал подарок. В коробке оказался магнитофон размером с портсигар. Вряд ли эту машинку можно было назвать музыкальным аппаратом, но я вспомнил наши мытарства с громоздким ящиком Димкиного транзистора и понял, что получил поистине бесценный дар.
Вернувшись во Владивосток, я застал пустую квартиру. Моих домашних обуяла страсть к путешествиям, и они отправились в туристическую поездку. Передав свои судовые дела и полномочия, я поехал к Моргуновым. Димки тоже не оказалось дома. На мой вопрос, куда он подевался, чем-то расстроенная Аня ответила: