Шесть месяцев слились в один. Я была замурована в его молчании без всякой надежды на избавление.
Время шло, в витринах «Эр» появились бикини кислотных расцветок; в парках дети играли в мяч, в «резиночку», в классики; я шесть раз сделала эпиляцию на ногах, и это обошлось мне довольно дешево; моя стрижка потеряла форму — волосы отрасли по крайней мере на восемь сантиметров, и за все это время я не услышала от него ни одной значительной фразы. Я тысячу раз повторяла про себя наблюдение Пруста: «Несомненно, даже обаяние человека гораздо реже становится причиной любви, чем фраза вроде: «Сегодня вечером я занят»». Если бы я осмелилась применить подобную фразу на практике, возможно, это спровоцировало бы Жана. Наедине с собой я научилась, сложив губки бантиком, с легкостью произносить: «Нет».
Услышать высказывание Пруста и не обратить на него внимания — значит быть современным или склонным к саморазрушению — что, впрочем, одно и то же.
Но стоило Жану позвонить, как я забывала о Прусте.
Пруст опоздал на целый век.
Бесполезно копировать жизнь с литературы.
Жизнь — не роман.
Пруст ничего не знал о женщинах.
Одетта и госпожа Вердюрен не похожи на меня[18].
Я уникальна.
Я современна.
Никто не может решать за меня.
Я предпочитаю платить за мои собственные ошибки, чем за ошибки других — пусть даже Марселя Пруста.
Жан звонит, когда у него есть свободное время, я хочу его увидеть — зачем же отказываться?
Жизнь коротка.
Баланс № 1: Извинения – грубости = ноль грубостей, сплошные извинения.
Баланс № 2: Продолжительность жизни – часы сна + часы раздражения + дантист + налоговый инспектор + могильщик = зачем отказывать себе в приятных моментах?
Логика Идиллии: с ним и без того трудно, зачем создавать лишние проблемы?
Совет Клементины — хирургия: отрезать, отделить, ампутировать...
Медицинское заключение: Жан может страдать от длительного перерыва в словесном общении, но без нарушения, речи, разве что с некоторым замедлением.
Ритуальная фраза: «Я зайду на чашку кофе».
Без сахара, без повода.
Обычная реакция на этот голос в вечерней обстановке, возле камина — на его обволакивающую мягкость и нежность, на его приглашение: я уступаю.
Он приближается ко мне по коридору широкими мужскими шагами, я выхожу ему навстречу мелкими шажками женщины, чья походка стеснена узкой юбкой и слишком высокими каблуками. Он подходит, обнимает меня, а потом, когда я замираю от удовольствия, он отстраняется и начинает бродить по комнате, не говоря ни слова.
Он не оставляет мне времени стать другой.
Возможно, я боюсь потерять нечто гораздо более важное, чем он: чувство.