Запруда из песка (Громов) - страница 22

Это первое, а вот второе: где, спрашивается, обреталась душа великого русского ученого, прежде чем вселиться в мальчишку Фрола со смешной фамилией Пяткин? В каких таких эфирных сферах болталась она без малого триста лет? Почему такая задержка? А если на пути из восемнадцатого века в двадцать первый она не раз перерождалась в других людей, то почему нет ни снов, ни видений с воспоминаниями этих промежуточных людей? Или… они не были людьми? Конечно, Михайло Васильевич жизнь вел не безгрешную по канонам любой из религий, но зачем же ему перерождаться в животное? Нехорошо как-то. Несправедливо.

В конце концов Фрол нашел логическую лазейку. Ведь что, в сущности, произошло? Во-первых, и речи не может быть о сумасшествии: ведь он вспоминает в подробностях то, чего никогда не знал, и эти подробности находят подтверждение в приложениях к учебным материалам, если копнуть их как следует. Значит, переселение душ и вправду существует. То ли некие высшие законы так сработали, то ли слепой случай метнул жребий – и угодил во Фрола Ионовича Пяткина, самого заурядного пацана. Бывает. Но в системе произошел сбой: человеку не полагается помнить о прошлых жизнях, а он, Фрол, помнит хотя бы об одной (зато какой!). И тут есть два варианта: либо мощный интеллект Ломоносова пробил некий барьер, либо медики знают о японском энцефалите гораздо меньше того, что им следовало бы знать. Так или иначе, имеет место редчайшая аномалия, и надо решать, как с ней жить.

К тому времени, как Фрола выписали из больницы, видения наяву прекратились, да и во сне он все реже видел давно ушедший мир глазами давно ушедшего человека. Вот память – иное дело. Как пузыри со дна водоема, в ней то и дело всплывали новые сведения, иногда бесполезные, иногда ценные. Не тревожась более за свой рассудок, Фрол быстро понял: то, что случилось с ним, случилось скорее на благо, чем во вред. Непрошеный подарок? Пусть непрошеный, но ведь подарок!

Страшно хотелось похвастаться, но перед кем? Сверстники – высмеют, взрослые в лучшем случае отмахнутся от фантазера, в худшем – сочтут психом, а что в том пользы? Нет уж, лучше молчать наглухо. Оно полезнее.

Возможно, мысли Фрола были слишком разумными для двенадцатилетнего паренька, а умозаключения – слишком грамотными, но Фрол не видел в том ничего удивительного и уж подавно плохого. Он вообще не любил копаться в себе, потому как что там может быть интересного? Все давно знакомо и обрыдло. И когда оказалось, что там, внутри, бездна нового, он не сразу изменил своим привычкам. Даже Ломоносову потребовалось бы какое-то время, чтобы освоить новый метод познания, перестроив на иной лад врожденный инструментарий.