— Мне искренне жаль Ежи, — продолжил Вольфганг, — но это был единственный способ спасти ваши жопы.
— Расскажешь об этом Советнику, — проронил я. — Увидишь, тебя скоро вызовут.
— Вызовут так вызовут, — равнодушно пожал плечами Шульц.
Естественно, я оказался прав. Советник «приглашал» его к себе, но меня удивило, что Броуди вызвал и меня. Второй раз я удостаивался его аудиенции.
По дороге предупредил Вольфганга:
— Говорить буду я. А ты свой язык засунь себе в жопу и помалкивай.
— Но…
— Никаких «но». После гибели Ежи командование взял на себя я, и говорить мне.
Шульц снова равнодушно пожал плечами, и мне это не понравилось. Показалось, ему наплевать, что с ним произойдет дальше. Он готов был нести любое наказание за свои действия, но считал их верными. Положи его голову на плаху, он все равно верил бы в свою правоту.
Если сказать, что Советник был вне себя, это все равно что ничего не сказать. Его взгляд метал молнии. Еще чуть-чуть, и я, клянусь, увидел бы, как голубые мерцающие линии, потрескивая, расходятся от него по стенам. Он сидел за столом, положив перед собой руки, крепко сжатые в кулаки. Мы доложились о прибытии.
— Опять вы! — грозно прорычал Броуди.
— Советник, — начал объяснять я, — мы были вынуждены оставить прикрытие для себя. Да, это не согласовывалось с руководством, но ситуация потребовала незамедлительных действий, а времени на обсуждение не было.
— Да вы что-о? — с такой язвительной желчью в голосе спросил Броуди, что я невольно сглотнул. — Вы, Егор, об этом знали?
— Так точно.
Советник елейно улыбнулся и указал на один из экранов, показывающих видеоматериал с камер, установленных внутри наших кабин. Включил на полную громкость переговоры в эфире. После моей реплики «Если вернемся, я его прихерачу собственными руками» Броуди остановил запись.
— Эммм… — запнулся я. Что я мог сказать?
— Мне понятно, Кузнецов, ваше стремление выгородить друга, тем более что он спас вашу жизнь. Мне так же ясна попытка Шульца реабилитироваться после того, как он смалодушничал и скрылся с поля битвы, а потом, возможно, раскаялся и вернулся. Но эта попытка ему не засчитается, его ждет трибунал.
По виду Броуди становилось ясно, что он принял решение и отступаться от него не намерен. У меня даже закралась мысль, что ему выгодно наказать Вольфганга, чтобы другим неповадно было нарушать приказы. Участь Шульца была предрешена еще до нашего прихода сюда. Но зачем он нас тогда позвал?
— Советник! — решился я. Надо было выручать не в меру инициативного немецкого говнюка. — Можно добавить еще пару слов?