Взглянув на него, я увидела, какое у него доброе лицо, и подумала, как же он похож на своего отца. Я знала: если Джоэл привезет меня домой в качестве своей жены, сэр Джон и леди Деррингем радушно примут меня, пусть даже я - не та невеста, которую они выбрали бы для сына. Я знала, что в моей власти завоевать их любовь и я смогу без особого труда преодолеть все препятствия, отделяющие меня от счастливой жизни, которую желала мне моя мать.
Разумеется, остается еще граф.
Если бы я никогда не встречала его, не было бы никаких колебаний. Но после нашего знакомства моя жизнь изменилась.
Следующие два дня я провела в обществе Джоэла. Он не говорил о браке и вел себя очень тактично. Мы много гуляли вместе, беседовали на близкие ему темы: о болезни короля Англии; необузданности его сына, принца Уэльского; о недовольстве народа королевским семейством; о различиях в проявлении народного недовольства здесь, во Франции.
- У нас разный темперамент, - говорил Джоэл. - Не думаю, что в Англии дело дойдет до революции. Существует различие между богатыми и бедными, зреет возмущение, порой доходит до бунтов… но атмосфера совершенно иная. А здесь грядет революция, Минелла. Она уже нависла… прямо над нами… готовая вот-вот разразиться.
Он очень хорошо разбирался в сложившемся положении, и, по иронии судьбы, от него я узнала больше, чем от кого бы то ни было. Джоэл был зрителем, следившим за представлением с наилучшей точки. Кроме того, он был умен, проницателен и хорошо разбирался в политике.
- Людовик для своего времени худший король, - говорил Джоэл. - Печально, потому что человек он неплохой. Но он слаб. Он хочет быть хорошим. Он сочувствует народу, но он слишком вял. Верит, что все люди, как и он сам, действуют исключительно из наилучших побуждений. Бедная Франция! А королева, бедная Мария-Антуанетта! Она была слишком молода для того, чтобы на нее взваливали такое бремя. О, она виновна в чрезмерной роскоши. Но она была ребенком. Только представьте, она вырвалась из-под опеки своей суровой упрямой матери и стала избалованной любимицей развращенного французского двора. Разумеется, это вскружило ей голову, а она была слишком легкомысленна, чтобы понять, какой вред она причиняет своими действиями. Грядущее неизбежно, и Франции это не принесет добра. Толпа получит головы всех аристократов, какие только попадут к ней в руки, - независимо от того, являются ли они ее врагами. Существующая несправедливость должна быть устранена, но самое сильное чувство в мире - это зависть, и скоро сброд в отрепьях пойдет на дворянина в замке.